Большие праздники в тюрьме

БОЛЬШИЕ ПРАЗДНИКИ В ТЮРЬМЕ.

 Чудная весенняя ночь; темное-темное небо усеяно яркими звездами; полночь; кругом торжественная тишина, точно готовится что-то особенное. Миллионы душ не спят, миллионы семей готовятся встретить великий праздник,-- светло-христово воскресенье...

 Чу!-- дрогнул воздух, загудел один колокол, другой, вот еще и еще, и все слилось в одно море гармоний. На душе как-то легко, не чувствуешь никакой злобы, точно всех любишь. Мысленно переносишься туда, где все дорогое, близкое, на минуту забываешь, где ты. Вот раздался и тюремный колокол; и он сегодня звучит как-то особенно приятно среди ночной темноты...

 -- Дальше ефтого места ристантов не пущать!-- разбивает иллюзию разводящий, и солдаты, бряцая ружьями, выстроились у стен тюрьмы.

 -- Сторожа! выпускай арестованных!-- раздается веселый голос старшего, очень строго соблюдавшего пост и радующегося предстоящему розговенью.

 Загремели засовы, застучали замки, и во дворе замелькали огни, задвигались тени; но лиц не видно. На площадке и по дорожкам зажжены плошки, освещающие светлыми пятными тюремные стены; церковь вся залита огнями, а вверху таинственная тьма, переполненная звуками.

 Невольно припоминается: "Христос воскресе! смертью смерть поправ и сущим во гробех живот даровав"; двигающиеся люди напоминают "сущих во гробех". Сегодня их праздник, праздник страждующих, несчастных, которых великий учитель не отталкивал, находя и для них слова любви и прощения.

 Умолкли звуки колоколов; слышен говор, шум, поцелуи, веселые поздравления: "Христос воскресе"!

 Нигде эта заутреня не казалась нам так фантастична, привлекательна, как в тюрьме.

 Да, это -- тюремный праздник!

 Утром и арестанты, и сторожа в праздничном виде. .Дворянин" достал где-то черные брюки и теперь -- в полной черной паре. Под его руководством пел хор, которым он вообще управлял, но в обыкновенные воскресенья арестантов трудно было заставить петь.

 Постоянно в церковь ходили только женщины, наряжаясь, к соблазну кавалеров, в самые лучшие одежды, арестанты же посещали храм лишь в большие праздники: рождество, светлое воскресенье.

 Праздникам все радовались, главным образом, потому, что в эти дни обыкновенно приносили подаяния, а следовательно замечалось и улучшение пищи, несмотря на львиную долю, которую оставлял себе староста, так как он один имел право принимать подаяние.

 Подаяние, по словам арестантов, в последнее время очень уменьшилось, за что все, особенно старожилы, сидевшие целые годы в тюрьмах, ругали общество.

 -- А что -- как подаяние?

 -- Что подаяние? По три фунта не выходит.

 -- Без казенного сдохнешь.

 -- Забыли, черти проклятые!... Небось сами жрут на воле!

 -- У нас, в Херсоне на месяц, бывало, хватает,-- врет бродяга.

 -- На месяц!

 -- Провалиться на этом месте! три дня возили -- возили.

 -- А я, бывало, у архирея пасхи есть не стану, а давай кулич!-- хвастает "дворянин", -- простого мяса -- не показывай. Возьмешь, обнакновенно, поросенка, да и то начинку выешь, а дальше и смотреть не хочешь, а потом--индюка: крыло погрызешь, а больше опять начинку.

 -- Да что и говорить! Прежде, бывало, и сюда-то таскали много, а теперь не то.

 Первые три дня пасхи арестантов совсем не затворяли, и все поверки производились во дворе. Только во время прогулки разодетых "баб", мужчины некоторое время сидели в камерах; вообще льготы в эти дни давались большие, хотя, собственно говоря, делалось это потому лишь, что все, начиная с начальства и кончая служителями, все в лоск были пьяны.

 Появлялось начальство; арестанты строились в ряды и на восклицание:

 -- Христос воскресе!

 Все разом галдели:

 -- Воистину, ваше высокоблагородие, воскресе!-- Эти восклицания повторялись троекратно; в первый день выпившее начальство даже лобызалось. Но, конечно, через три дня началось прежнее: крики, карцеры и отвратительная пища.

 На рождественские праздники арестанты устраивали маскарады, выворачивая шубы, вырезывая маски; играли в снежки и т. п.