VI
А в начале марта 1988-го, Союз кинематографистов СССР включил меня в состав делегации на Международный фестиваль коротких фильмов в финляндском городе Тампере и «органы» на этот раз сему не препятствовали, полагаясь, скорее всего на полученный мною «опыт» работы с иностранцами.
В Москве мне выдали заграничный паспорт и 200 финских марок. На случай, прикупил к ним (что было строго запрещено) еще и 200 долларов, по «каналам» знакомых. Руководствовался логикой – в вагоне на границе вряд ли проводился личный досмотр, да и мы все же были не туристами, а делегацией: трое мужчин, один – это я, другой был от Союза кино и считался главой делегации, третий – режиссер «Мосфильма», мне незнакомый, и две женщины-киноведы, труды которых я не читал. Я с ними особо не общался, да и они со мной тоже. Как правило, в зарубежных поездках все друг друга побаиваются – вдруг ляпнешь что-то не так, донесут, и жди тогда осложнений на родине. В поезде, который вез нас в первый для меня мир капитализма, все купе были двухместными. Никаких плацкартов. Наш главный с мосфильмовцем устроились вместе, дамы тоже. Я же попал в пустое купе и ночевал в нем один.
Утром мы прибыли в Хельсинки, откуда через полчаса должны были пересесть на поезд до Тампере. Встречал нас сотрудник посольства. День был хорошим, морозило чуть-чуть. Мы вышли на вокзальную площадь и грелись на солнышке. Смотрю по сторонам, и вижу неподалеку, у большого дома пару грузовиков манипуляторов. В подъемных корзинах почти у самой крыши, какие-то люди чем то заняты. Спрашиваю у посольского:
– Что-то там случилось?
– Нет, – говорит, – моют стены дома.
Удивляюсь:
– А почему зимой? Не лучше бы летом.
Он отвечает:
– Летом еще раз помоют.
Вот это было первым моим впечатлением о стране, бывшей когда-то далекой, холодной и голодной окраиной российской империи.
Когда поезд доставил нас в конечный пункт маршрута, в зале ожидания увидели девушку с картонкой в руке, а на ней надпись по-русски: «Добро пожаловать на фестиваль!» Врубились, что слова адресованы нам, подошли, познакомились. Светловолосая финка по имени Ханна стала нашей помощницей, переводчицей и гидом.
Тампере, утопающий в снегу предстал красивым уютным городком, а поражала, прежде всего, его ухоженность. Все улицы расчищены, тротуары, будто домашние коридоры – никаких намеков на ледяные покровы. Во всяком случае, ни один из нас, ни разу за всю неделю нигде не поскользнулся. На уличных переходах, если для пешеходов горит красный, светофоры пищат – это ориентир незрячим. Чудеса! Хотя, может это и для нас, советских, которым без разницы – красный или зеленый, прем на любой.
В номере отеля, куда меня поселили, окно и дверь на балкон выходили во внутренний двор. То, что я там увидел, поразило меня не меньше, чем «химчистка» домов в Хельсинки. Двор с остекленной крышей был декорирован под большую пещеру с гротами и эти гроты размещались по разным ярусам, связанными затейливыми ступенями лестниц, в гротах был ресторан, несколько кафешек, а внизу – бассейн. И одеждой людей, находившиеся там, служили в основном майки с шортами – все это пространство обогревалось до температуры лета. А это ведь был не шикарный отель, а самый обыкновенный.
Расселив всех наших, Ханна заглянула ко мне. С рюкзаком на спине поверх куртки, голубоглазая и веснушчатая, невысокого роста и не особо хрупкая, но подвижная и бойкая, без всяких признаков косметики на лице. Еще по приезду я загляделся на нее. Русые волосы ее были заплетены в косу, а коса уложена вокруг темени. Такие прически я видел лишь на картинах художников или в старых фотографиях, оттого и глазел на нее с интересом. Заметив, она тогда улыбнулась.
Теперь же спросила:
– Все нормально?
– Да, замечательно. Только скажи, пожалуйста, что это за тропики во дворе?
– Уголок рая. Всем, наверное, хочется из зимы вдруг попасть в лето. Но место это не бесплатное. Учитывая финансовые возможности граждан СССР, лучше туда не ходить. С восьми утра внизу шведский стол. Довольствуйся им.
– Дельный совет! – отшутился я. – Вот тебе за него сувенир. Открыл чемодан и достал оттуда бутылку «Киндзмараули». – Это грузинское вино.
– Ого! – была ее реакция. Взяла у меня бутыль и долго рассматривала этикетку, по-моему, пытаясь прочесть название. – Спасибо, классный подарок. Через полчаса сбор внизу, у выхода, поведу вас знакомиться со штабом фестиваля. – И опустила мой презент в недра своего рюкзака.
Штаб у них размещался в холле большого кинотеатра. Организаторы – люди молодые, приятные, вежливые. Одеты все просто – никаких костюмов с галстуками, что были на нас, троих. Наш главный поинтересовался: фестиваль прибыльный? Ему ответили, что нет. Это сугубо культурное мероприятие, не коммерческое. Большую часть денег выделяет мэрия города, остальное – спонсорская поддержка. Приглашенных на форум около ста человек. Я тоже вклинился, сказав, что в грузинском кино делают хорошие короткометражки и анимацию. Мне ответили: да, мы знаем и в восторге от них, но там радость жизни и веселье, а девиз данного фестиваля – «Мир справедлив не ко всем». Под этот слоган и отбирались картины.
Выдали нам бейджи гостей, для которых вход в зал был бесплатным. Показы – утром и к вечеру. Раздали красочные буклеты с программой: 68 короткометражек из 27-и стран – художественных, документальных, анимационных. Выходило, что в день каждому из нас следовало посмотреть 13 фильмов. Многовато! Советских картин в программе было четыре – три из прибалтийских республик, одна – нашего мосфильмовца. Победителей жюри выявляло не по жанрам, условия были равны для всех – получить Главный приз мог любой из них. Параллельно в рамках фестиваля финны проводили ретроспективу эстонского кино, эстонцы прибыли сюда раньше нас.
Оттуда Ханна повела нас в кафе неподалеку от кинотеатра и попросила запомнить адрес. Сюда в середине дня мы можем приходить на ланч. Нужно лишь предъявить бейджик гостя фестиваля и вас накормят, не взяв денег. Мэрия об этом позаботилась. Мы вкусили по чашке бульона, получили по небольшому стейку и чашечке кофе или чая – на выбор. Погуляли пару часов по городу, знакомясь с достопримечательностями и глазея на витрины магазинов, которых было полно и в отличие от наших, все они будто звали: Зайди и купи!
А вечером прошла церемония открытия кинофорума. В зале на каждом из кресел лежал пульт с наушниками, нужно было воткнуть штекер в гнездо подлокотника и выбрать язык перевода. Их было пять: финский, английский, французский, немецкий и русский. В нашей стране подобное «чудо техники» если и существовало, то, возможно, лишь в Кремлевском Дворце на партийных съездах, для почетных гостей из дружественных стран.
Директор фестиваля выступил с приветственным словом. Сказал, что мир наш далек от совершенства, много горя на земле, зла, несчастий, личных трагедий, и что долг искусства – выносить на экран весь спектр проблем, где бы они ни были, привлекать к ним внимание, чтобы общими усилиями постараться сделать мир лучшим. Картины, отобранные для показа, служат этой цели. Поблагодарил всех гостей и выразил надежду, что фестиваль пройдет без каких либо накладок, пожелав каждому участнику успехов. На этом «торжества» и закончились. Прелюдией конкурса стал фильм из эстонской ретроспективы.
Тяжелый очень, об истории суицида, совершенного восьмиклассником – сыном матери-одиночки. Впечатлительный мальчик, предоставленный самому себе, видел мать лишь раз в сутки, когда она возвращалась домой. И, как правило, не одна, а с мужчиной на ночь. Мальчик впадал в депрессию и в конце сделал то, что сделал. Суд узрел в поведении женщины аморальность, как одну из причин, толкнувшую парнишку на самоубийство, и приговорил ее к трем годам заключения. Вроде, конец истории, но авторы пытаются понять и скрытые причины случившегося.
Элу, так ее зовут – доярка на ферме. С 6-ти утра до 2-х часов дня – с коровами, с 4-х дня до 9-ти вечера – снова в коровнике. И так день ото дня в жизни 35-летней женщины – недели, месяцы, годы. Скот растят шесть лет, а потом ведут на бойню, больше он здесь не выдерживает. А Элу на ферме уже 10 лет. Чем обусловлено ее безразличие ко всему, даже к собственному сыну? Порочностью, безнравственностью? А если взглянуть с другого ракурса, то можно увидеть несчастную женщину, в которой осталось мало женского, но виною тому не она сама, а те беспросветные условия, в которых ей приходилось бороться за выживание. Возможно, они и сделали ее такой.
Мир справедлив не ко всем. Не зря фильм показали на открытии, подтвердив девиз фестиваля.
А утром, перепробовав все, что предлагал шведский стол в гостинице, наш квинтет вернулся в кинозал, где стартовали первые фильмы конкурса. Зал был заполнен не только участниками, пришло много студентов. Не сказал бы, что картины меня удивили – обычное кино, не плохое, но и не особо хорошее. После четвертого по списку фильма, мне захотелось в туалет. Прошу прощения за такие подробности, но воспользовавшись писсуаром я не нашел способа спустить за собой воду. Никаких кнопок вокруг него не было. Вошел какой-то мужчина и, преодолев неловкость, я жестами ему объяснил, что не могу слить воду. Он удивленно на меня посмотрел, и указал вниз, на керамические плитки пола. Одна из них была светлее остальных. Я ступил на нее и вода полилась.
– Вот, сука!.. – вырвалось у меня.
Мужчина спросил вдруг на русском: – Ты советский?
Он был в потрепанных джинсах, легком свитере и кедах. Я же – в костюме с галстуком. И ответил ему:
– Естественно. Кто-же еще, кроме советских, мог этого не знать.
Тот улыбнулся.
– Я из Эстонии, – сказал. – Прийт Пярн.
Представился ему и я.
– Удачное место для знакомства.
– Да, лучше не придумаешь. Надеюсь, пересечемся еще. Но не здесь, конечно же.
И мы рассмеялись.
В зал я уже не возвращался, вышел на улицу и, прошагав полквартала, нашел то, что искал – банк. В Москве меня «просветили», объяснив, что менять валюту в Финляндии просто, никаких паспортов и справок не требуют. Вошел внутрь, сказал: «Hei!» и с помощью рук попросил поменять на финские марки свои двести долларов. Девушка за стойкой провела перерасчет, заполнила бланк и попросила на нем расписаться. «Иванов», – оставил я ей свою подпись, а она вручила мне 795 марок, вычтя пять за конвертацию и выдала копию квитанции.
– Kiitos, – сказала на прощанье.
– Kiitos ja nakemiin! – ответил я.
Привет, спасибо и до свидания – это был весь запас моих финских слов.
Вышел из банка и чуть не столкнулся с… Ханной.
– Hei! Тебе, что, поручено за мной следить?
– Hei! – улыбнулась. – Здесь за иностранцами не следят. Разве, что за вашими «дипломатами» под прикрытием. Спасибо за вино, оно чудесное, только у моих родителей была проблема, так и не смогли произнести его название. В отличие от меня – Киндзмараули!
– Браво! – сказал.
А она спросила:
– Под пальто на тебе снова костюм с галстуком?
– Ну, а как же? Это наш деловой стиль.
– Раз ты вышел из банка, следовательно, немного разбогател?
– Да, поменял 200 долларов, у меня теперь почти тысяча марок.
– А доллары откуда?
– От столичных валютчиков.
– Неплохо. Давай, сходим туда, где тебя оденут по-нашему. Устраивает?
– Вполне.
По дороге она мне объяснила, что в универсамах, если вдруг обнаружат какой-то брак на одежде – где-то небольшая дырочка, косит строчка, не хватает пуговицы, сломалась застежка, некачественная молния, или товар уже не актуален, все эти вещи по дешевке берут у них две знакомые ей девушки. У них свой магазин. Они все чинят, приводят в порядок и продают недорого. Изъяны заметить почти невозможно.
Спустились мы в подвальчик к этим девушкам и мне показалось, что я попал в советский спец распределитель, где главные партийные товарищи с женами отоваривались – чего там только не было! И пока три финские барышни вели светский разговор, я, разинув рот, разглядывал галерею всевозможных прикидов – мужских и женских. Приглянулось мне почти все, но для начала я выбрал пуховик с капюшоном, два легких свитера и две пары американских джинсов, разных брэндов. Примерил их в кабинке с зеркалом, все сидело на мне идеально, никаких дефектов в одежде я не узрел. Спросил Ханну, нет ли у девушек кроссовок. Ответили, что есть. Спросили размер и, скрывшись минут на пять в подсобке, вынесли на выбор несколько пар. Я взял белые. Девушки сложили мои покупки в большой полиэтиленовый пакет. И обошлось мне все это в 150 марок. Фантастика! В витрине магазина прошлым вечером я видел ценник джинсов. Стоили они столько, сколько здесь я заплатил за всё.
– Теперь тебе нужен еще чемодан. Думаю, ты сюда не раз еще вернешься, в твоем все не поместится.
По дороге завернули в какой-то мини-маркет, купили и чемодан. Пакет переместился туда.
– На сегодня, думаю, все, – сказала Ханна. – А мне на работу надо заглянуть.
– На работу?
– А ты думал, что я с вами от скуки? Служу в отделе внешних связей мэрии. Работаю с иностранцами, потому что владею английским, русским и шведским.
– И где ты их выучила?
– Здесь, в университете Тампере на факультете современных языков и литературы. Еще по полгода стажировалась в Ленинграде и Лондоне. Шведский знаю с детства. Ладно, до вечера!
Я же с новым своим клетчатым чемоданом двинул в отель, по дороге выбросив в урну банковскую квитанцию. На вечерний просмотр отправился уже в обновах – болотного цвета пуховке, красном свитере и джинсах «Lee»; ботинки, правда, остались на мне прежними. У моих коллег глаза на лоб полезли.
Оценил меня мосфильмовец.
– Эволюция видов по Дарвину, – сказал.
И на сей раз в зале был аншлаг. А когда фильмы, наконец-то, закончились, появилась и Ханна. Ткнула в меня пальцем и обратилась к остальным:
– Есть еще желающие обновить свой гардероб? Товары вам будут со скидкой.
Дамы тотчас же закивали головами, мужчины оставались немыми, хотя в их молчании было согласие.
– Завтра после ланча я вас туда заберу.
И проводила нас до гостиницы. Я ей сказал:
– Если составишь мне компанию, можем провести часок в тропиках. Амуниция теперь у меня есть, есть и другое вино. Оно не хуже.
– Решил за мной приударить? – был ее ответ.
Я захохотал.
– У нас с тобой нестыковка в возрасте. Я могу приударить за твоей мамой, если твой отец будет не против.
– Надо у него спросить, – рассмеялась и она. – Ладно, пожалуй, я соглашусь. Только чуть приведу себя в порядок.
Мы поднялись в номер, она сбросила пуховик, взяла свой рюкзак и вошла в ванную. Я переобулся и ждал ее уже в кроссовках. Когда она оттуда вышла, на ней взамен брюк была коротенькая юбка, а вместо уггов – тоже кроссовки. Тогда до меня и дошло, зачем она всюду носит с собой рюкзак. Он ей служил гардеробом.
В руках у меня была бутылка «Хванчкары».
– Пить там можно? – спросил я, слыша ранее что-то о «сухом» законе у финнов.
– Нельзя, но можно, – ответила. – Заверни бутылку в пакет.
– У вас, что, и вправду табу на алкоголь?
– Нет. Но продажа крепких напитков лимитирована.
– Я здесь пьяных не видел.
– Подожди немного, в пятницу увидишь.
Минут через десять мы сидели в одном из гротов пещеры двора, там, где было мороженое. Девушка, которой она передала пакет c бутылкой, вернула его содержимое в прозрачном графине. Налила нам по пол бокальчика. Внешне вино теперь ничем не отличалось от вишневого сока.
Ханна пригубила, сделала глоток и сказала:
– По-тря-са-юще! Знаешь, я люблю ваш фильм «Не горюй». Скажи, вы, правда, такие?
– Да, радоваться жизни – это в крови грузин.
– А что еще?
– В Грузии есть субтропики, альпийские луга и ледники, море и горы, есть виноград, чай, цитрусы и фрукты, курорты, минеральные источники и, конечно же, вино. Люди не любят власть, а любят кутить, шутить, веселиться и принимать гостей. И еще говорят, что Бог, раздавая земли, приберег этот уголок для себя, но грузины ему так понравились, что он подарил его им. Как и твоя Финляндия, Грузия в 1918-м слиняла из Российской империи. Но всего на два года. В 21-ом году большевики вогнали ее обратно, строить социализм. Вам повезло, нам – нет. Да, чуть не забыл – и солнца у нас больше, чем у вас.
– Да, в этом смысле повезло вам, солнца нам не хватает…
– Хочешь, поменяемся? – пошутил.
– Нет уж, мне и здесь хорошо. А сам ты смог бы жить в другой стране?
– Не уверен, – сказал. – Разве, только, если бы меня звала туда девушка вроде тебя.
– О, Бенжамен, снова ты флиртуешь, – рассмеялась.
– Нет, – ответил, – шучу. – Браки с иностранками у нас не приветствуются.
– А что не приветствуется еще?
– К примеру, встречи наедине с теми же иностранцами. Если бы мы с тобой сидели вот так, в СССР, то завтра мне пришлось бы писать объяснение: о чем говорили, имел ли место разговор о политике и как ты относишься к советскому строю. Обычно мы пишем, что говорили не о политике, а про кино или литературу, и что все советское гостю или гостье очень понравилось.
– Что за глупость? Зачем? Я полгода провела в Ленинграде. Выходит, что те люди, с которыми я общалась, потом писали доклады в КГБ?
– Похоже, что так. Хотя, если ты к нам когда-нибудь пожалуешь, я напишу, что ты в восторге от нашей страны и мечтаешь вступить в коммунистическую партию. Так, что можешь быть спокойной.
– Обрадовал, – сказала. – У нас здесь тоже много дури. Но не до такой степени.
– Вот и прекрасно. Если бы не дураки, шутить было не о ком. Давай, выпьем за них!
– Почему бы и нет!
Мы чокнулись. Веснушчатые щечки Ханны порозовели.
Сидели мы с ней так вот, часа полтора, болтали о разном под тихие блюзы, плывущие из динамиков, смакуя грузинское вино с финским мороженым. Под конец она сказала:
– Кажется, ты экстраверт.
– Да? Откуда умозаключение?
– У нас так шутят. Во время разговора интроверты смотрят на свои ботинки, а экстраверты – на ботинки собеседника. Ты же глаз не отводишь от моих волос.
– Коса – девичья краса! Тебе она идет.
Улыбнулась загадочной улыбкой Джоконды и сказала:
– Значит, пора мне менять имидж, чтобы тебя не напрягать.
– Попробуй, интересно, как ты выглядишь по-иному.
Я хотел расплатиться, но она заявила: – Вино твое, мороженое мое.
– Но у нас так не принято. Для мужчины в Грузии это оскорбление.
– Ты же не в Грузии, – улыбнулась снова. – Здесь другие правила.
И отказалась от моего предложения ее проводить.
– Заблудишься еще на обратном пути. Лучше сиди дома.
Свободное копирование
