Пока он рассматривал книги, я взял с полки у него какую-то тетрадку и прочел сверху кривую надпись:
"Сенонимы".
Под этой надписью, попарно, иногда по три слова, тем же кривым, вероятно его почерком, написаны были однозвучные слова. Например, рядом стояли: "эмансипация и констипация", далее "конституция и проституция", потом "тлетворный и нерукотворный", "нумизмат и кастрат", и так без конца.
-- Что это такое? -- спросил я.
-- Тут написано что: сенонимы! -- сказал он.
-- Да что такое "синонимы", ты знаешь?
-- Это похожие друг на друга слова.
-- Кто это тебе сказал?
-- Да тот же дьякон Еремей: он был ученый. Вот когда я завел эту самую тетрадку и стал записывать туда из книг непонятные похожие слова, я и спросил его, что, мол, значат похожие друг на друга слова? Он и говорит "сенонимы, говорит, это называется". Я так и записал и заношу туда такие слова.
-- Да это совсем не то: он тебе не то сказал или ты не так понял, -- заметил я. -- Синонимы совсем не то значит...
Он решительно взял у меня из рук тетрадку и положил на полку.
-- Пожалуйте, -- сказал он, -- вы ведь все изволите лучше знать, чем другие, даже лучше самого господина Жуковского: вон и Покалипс понимаете...
-- Апокалипсис! -- поправил я.
-- А нам где понимать!
Он едко улыбнулся и смотрел на меня так, чтобы я ушел. Я рассмеялся и ушел, а он с сердцем затворил за мной дверь.
Я потом не вмешивался в его литературные занятия, даже радовался, что они не отвлекают его от дела и не ведут к чему-нибудь дурному. Лишь изредка, среди вечерней тишины, доходило до моих ушей:
И зри-и-и-мо ей в мину-у-ту стало
Незри-и-и-мое с давнишних пор.
Не то он вдруг громко заголосит:
Боги гнева и Ерева,
В страшный час,
Ах, пошлите солнца луч,
Разгоните мраки туч.
В другой раз слышу:
Плещут волны Флегетона,
Своды тартара дрожат,
Кони бледного Плутона
Быстро к нимфам Пелиона
Из аида бога мчат...
-- Вот поди-ко, пойми это! -- однажды насмешливо прибавил он вслух, вероятно, намекая на меня и не подозревая, что я хожу по соседней комнате и что мне слышно. -- А еще хочет понимать Покалипс!
-- Апокалипсис! -- поправил я, тихо отворяя дверь. Он сконфузился.
Так он читал все больше из той же хрестоматии Греча, или другое что-нибудь, лишь бы звучное и мало понятное ему.
Я тут убедился, в том, что наблюдал и прежде: что простой русский человек не всегда любит понимать, что читает. Я видел, как простые люди зачитываются до слез священных книг на славянском языке, ничего не понимая, или понимая только "иные слова", как мой Валентин. Помню, как матросы на корабле слушали такую книгу, не шевелясь по целым часам, глядя в рот чтецу, лишь бы он читал звонко и с чувством. Простые люди не любят простоты.
Свободное копирование
