Отъезд в Хиву. Письма с дороги
Быстро промчались счастливые дни, и настало время разлуки. 15 февраля он пошел прощаться с родственниками, а затем мы встретились в Петропавловской крепости, где Николай хотел перед отъездом поклониться праху своих предков; у гробницы Петра Великого он вручил мне крестик и взял с меня клятву не забывать его. Заехав ко мне, он дал подробные наставления, как вести себя, написал свое завещание, отрезал прядь моих волос и положил в медальон, который носил на шее. Я была настолько потрясена, что рыдала; он обнял меня и тоже заплакал. В эту минуту, быть может, он подумал и об отставке, но в России нельзя идти против воли государя.
В 6 часов великий князь должен был обедать у отца и прямо оттуда ехать на вокзал.
С дороги он присылал мне письма и телеграммы:
"Саратов.
Дорогая душка Фанни Лир, не могу выразить, что я почувствовал, когда поезд тронулся из Петербурга, и мой отец и кавалергарды обнажили головы и перекрестились. Мне казалось, что меня хоронят... Во время пути разговоры шли все о войне. Надеемся, что будем иметь дело с туркменами, народом, умеющим хорошо стрелять и годным к бою. Спрашиваю себя, может ли женщина любить меня настолько, чтобы не забыть после шести месяцев разлуки? Дай Бог, чтобы это было так..."
"Орск.
Переправились через Урал. Вступили в Азию. Прощай, Европа, Павловск, возлюбленная Фанни Лир! Прощай, любезное отечество, последний тебе поклон".
Как ни любила я Петербург, но жизнь там без него стала для меня невыносимой. Я уехала в Париж, где после долгого ожидания получила от великого князя несколько писем. Вот отрывки из них.
________________
"Оренбург, 22 февраля 1873 г.
Вот я уже в 2000 верстах от Петербурга, утомленный не столько санной ездой по ужасным дорогам, сколько отдыхами на скверных станциях. Всюду приемы, представления, почетные караулы, хлеб-соль и бессмысленное "ура". Только видя все это, можно понять, как могуществен император и как беспредельно обожают его и все, что его окружает. Я говорю, конечно, только о народе; прочие должны притворяться поневоле -- faire bonne mine au mauvais jeu [делать хорошую мину при плохой игре (фр.)]. Однажды какая-то старуха попросила моего доктора показать ей великого князя, говоря, что никогда ни одного из них не видела.
-- Как, -- сказал доктор, -- даже и принца Лейхтенбергского, который пробыл здесь две недели?
-- Да тот, -- отвечала старуха, -- родня государю с женской стороны, а этот нашей русской крови; за этого мы все жизнь отдадим!
Вот тайна нашей власти... Слышите, господа дворяне, протестуйте и беситесь, сколько угодно, но вы ничего не можете сделать без интриг и преступлений; сила царя не в ваших салонах, а в народе...
Завтра, ранним утром, в дорогу; надо проехать 1000 верст до Касалы, военной крепости, откуда начинается наш военный поход. Говорят, что против нас выступит киргизский партизан Кадык, сражавшийся с нами 3 года тому назад во время покорения Ташкента, Коканда и Бухары..."
"Иргиз, 28 февраля 1873 г.
Милая женушка, вот уже две недели, как мы расстались. Я совсем несчастен без тебя и, кроме того, мучаюсь. Представляю себе, как за тобой ухаживают и, благодаря твоей страсти к спектаклям и ужинам, покоряют тебя...
О, как терзают меня эти мысли! Какое несчастье быть внуком Павла и обладать его темпераментом!..
Став совершеннолетним, я почувствовал, что у меня нет семьи; Мраморный дворец стал мне ненавистен, и я решил искать семьи в другом месте... Я искал подругу между всеми женщинами Петербурга и, только встретив на своем пути прекрасную, остроумную и, что важнее всего, дорожившую мною блондинку Фанни Лир, сказал себе: "Свершилось, мой home найден..." Не думаешь ли ты ехать в Вену... я так боюсь потерять тебя, что схожу с ума"...
Свободное копирование
