Наследники Василия Никитича - 6

Перемены в опеке

Наследство после Василия Никитича состояло из: дома в Москве на Арбате; подмосковной дачи в Жуковке; лесного имения Костино Владимирской губернии (в совместном владении с Высоцким); лесного имения в Кадниковском уезде Вологодской губернии (в совместном владении с Пономаревым); дома в Кяхте; участия в золотопромышленных приисках Забайкальской обл. и на Амуре; паев Корюковского сахаро-рафинадного завода.

Осенью 1880 года скончался наш опекун Михаил Никитич Сабашников. На его место выдвинулась тогда кандидатура брата Александра Ивановича Барановского -- Егора Ивановича. Правовед первого выпуска, товарищ Победоносцева, он успешно делал административную карьеру и был уфимским губернатором, когда жена его заподозрена была в сочувствии полякам, причастным польскому восстанию[1]. Это затруднило ему дальнейшее движение по административной лестнице. В описываемое время он принял в Москве должность почетного опекуна "Вдовьего дома" (на Кудринской площади) и опекунство над малолетними наследниками Василия Никитича Сабашникова.

Москве не вновь было видеть у себя бюрократа, который, потерпев неудачу на государственной службе, пристраивается в частных предприятиях. Москвичи встретили поэтому Егора Ивановича с обычным своим благодушием. В таком положении люди сохраняют некоторые петербургские связи и, зная все входы и выходы, могут быть иногда полезными. Это, конечно, Москвой учитывалось. В обществе Егор Иванович либеральничал, но слегка, в той мере, в какой это оживляет разговор. Сокрушался обыкновенно о русской отсталости, приписывая ее слабости у нас "третьего" или "среднего" сословия. И давал понять, что при таком бедственном положении его обращение к торгово-промышленной деятельности надо вменить ему в общественную заслугу.

Очень подвижный, честолюбивый и властный Егор Иванович деятельно вошел во все дела опеки и развил здесь большую энергию, получая на первых порах всемерную благожелательную поддержку со стороны супругов Шанявских, искренно желавших, чтобы дела опеки шли наилучшим образом. Однако, несмотря на уже немолодые годы Егора Ивановича, его жизненную опытность, основательное юридическое образование и административные навыки, он все же не нашел себя в коммерческом деле.

Пользуясь своими связями, он оказал содействие Корюковскому сахаро-рафинадному заводу в хлопотах по проведению на завод ж. д. ветки. Но вместе с тем, проведя брата своего, Александра Ивановича, в директора правления этого товарищества, он вступил в непримиримый конфликт с другими пайщиками товарищества. Братья настойчиво развивали производство свеклосахарного отделения завода и свеклосеяние на землях завода. Другие же пайщики, ввиду малой пригодности (по тому времени, т. е. тогдашних сельскохозяйственных культур) супесчаных корю-ковских почв для свекловодства, настаивали на том, чтобы перенести центр тяжести дела на чисто рафинадное производство с переработкой по преимуществу чужих сахарных песков, привозных из черноземных районов и с сокращением собственных свекловичных плантаций. Несмотря на значительные получавшиеся убытки, братья, однако, упорно продолжали свою линию, пока, наконец, раскол между пайщиками не привел товарищество в полное смятение.

Сокрушительный удар нанесла братьям Барановским фирма Кноп, оказавшаяся как-то заинтересованной в делах Корюковского товарищества и возглавившая в нем оппозицию опеке. Глава и основатель этой фирмы, на памяти Егора Ивановича, прибыл в Москву скромным агентом английской фабрики бумагопрядильных станков. Немец-"представитель" повел свои дела так ловко, что, начав ни с чем, вскоре оказался совладельцем в целом ряде русских мануфактур и даже в уважение заслуг своих в промышленности выхлопотал себе звание барона. В свою очередь русские рабочие "почтили" его следующим трехстишием:

Нет церкви без попа,

Нет постели без клопа,

Нет фабрики без Кнопа.

Сражаться с таким матерым дельцом Егору Ивановичу, конечно, было не под стать. Кноп повел Корюковское товарищество к протесту векселей и к администрации и устранил опеку от всякого влияния на ход дел товарищества. "Обнаглевший голоштанник", -- негодовал Егор Иванович, не замечая того, что в торгово-промышленных кругах Москвы такие попреки в лучшем случае могли только вызвать недоуменные усмешки.

Впоследствии, после замужества сестры Нины, мы последовали совету ее мужа и продали все наши паи в Корюковском деле. Блестящие результаты, которые завод стал немедленно давать в новых руках, вполне подтвердили, что неуспехи его при главенстве опеки вытекали из неправильно взятой ею линии.

Из золотопромышленных дел опека располагала большинством голосов в Ононской золотопромышленной Ко. Здесь они решили поставить на широкую ногу разработку рудного золота в Евдокиевском руднике. Первоначальные разведки обещали какие-то головокружительные богатства. Надежды подогревались баснословным богатством лежащего ниже по реке, разработанного еще при отце Благовещенского россыпного прииска. На Онон опекой был приглашен и послан инженер А. Ф. Геллер. Поставленное им рудное дело (в 1885 -- 1887 гг.) потерпело, однако, полное фиаско. Золотосодержащая жила выклинилась, пропала и так и не была вновь найдена. Обогатительная фабрика работала плохо. Дело дало большие убытки, побудившие в конце концов представителей интересов других компаньонов, наших двоюродных братьев Сабашниковых-Иннокентьевичей, потребовать, чтобы распорядительство делами Ононской Ко было передано им.

Положение нашей опеки спасла Джолонская золотопромышленная Ко, в которой опека былав меньшинстве и распорядительство которой находилось в руках Альфонса Леоновича Шанявского. Джолонские прииски давали в те как раз незадачливые для опеки годы очень большие доходы, которые и покрыли все убытки по другим предприятиям. Тем не менее престиж Егора Ивановича этими неудачами был окончательно подорван.

Я не буду дольше останавливаться на истории нашей опеки, о которой я здесь упомянул, лишь поскольку это необходимо для понимания обстоятельств, в которых мы росли. Сказанное здесь в немногих словах развертывалось на протяжении ряда лет. Неудачи выявились лишь во второй половине 80-х годов. Сначала была полоса радужного самообольщения у самих братьев Барановских и доверия к ним со стороны окружающих...

Сами опекаемые мальчики, впрочем, были беспечны и безучастны к "конторским" делам. Мы узнавали о происходящих столкновениях лишь из разговоров между братьями Барановскими за общим столом. Опекунские дела поэтому отражались на наших отношениях с братьями Барановскими лишь косвенным образом, и если эти отношения впоследствии натянулись и даже оборвались, то тому были другие причины, о которых я скажу в своем месте.

Закончу для развлечения анекдотическим случаем, который Егор Иванович любил рассказывать о себе, по-стариковски рисуясь своей рассеянностью и простодушием, каких, впрочем, в нем на самом деле не было. Будучи губернатором в Уфе, Егор Иванович любил до начала службы, вставши пораньше, пройтись за городом в ближайшем лесу. Служащие губернского правления заметили, что, когда ему удавалось на прогулке набрать грибов, он бывал хорошо расположен. Они стали покупать грибы на базаре и рассаживать их на пути следования губернатора. Все шло отлично. Губернатор приходил радостно настроенный, делился со служащими необыкновенной своей удачей, был доступен, благожелателен, приветлив. Неожиданным образом обман вскрылся. Какой-то сопляк, не знавший губернатора в лицо и, надо думать, воображавший себе его в военном мундире и на коне, увидев Егора Ивановича, нагибающимся за только что посаженными белыми грибами, остановил его: "Не трог, дедушка, это не для тебя, а для губернатора посажено. Вот ты и не лезь!"

У нас Егора Ивановича, кстати сказать, никто дедушкой не называл. Александр Иванович звал его "брат Егор". Племянники -- Баранята -- "дядя Егор". Мы же с Сережей прозвали его "Черномор" и находили к тому основания не в одном только рифмовании этих слов, но и во внешности Егора Ивановича. Исключительно низкого роста, с длинной седой бородой, он обрамленную седыми локонами лысину свою покрывал красной феской без кисточки. Быстрая походка и властный нрав довершали впечатление.