Я нес ночную вахту - и озяб, и замаялся. У вахтенного матроса служба хлопотливая; надо успевать следить за лагом и прислушиваться к окрикам с мостика, и быстро выполнять все поручения дежурного начальства. И набегавшись, я встал у борта и прислонился к нему, отдыхая… В этот момент плеснула высокая темная волна. Обдала меня ледяными брызгами и растеклась, шипя, по палубе. Я обтер лицо ладонью. Взглянул мельком на руку - и вздрогнул.
Рука была вся в крови.
- Странно, - мелькнула мысль, - наверное, я поранился - а боли совсем не чувствую… Откуда эта кровь?
Я посмотрел за борт. И тут же понял - откуда! Море вокруг корабля было окрашено кровью.
Ночь уже кончалась. Наступал рассвет… Хотя, конечно, за Полярным Кругом ночь - понятие относительное! Летнее солнце там вообще почти не заходит; оно лишь опускается к горизонту. И бесформенное, сплющенное, движется по краю мира, отбрасывая тусклые, неживые лучи.
Сейчас оно медленно восходило из-за дальней черты. Цвет его был странно багров. И таким же багровым выглядело море. Тяжелые волны маслянисто лоснились и отсвечивали кроваво… И казалось, что это истекает кровью - само солнце!
И тотчас же раздался крик «марсового» - сидящего в бочке наблюдателя:
- Вижу на Северо-Востоке фонтаны!
- Сколько? - зычно напрягаясь, спросил капитан.
- Два.
- Какие?
- Косые, - ответил марсовой. - Точно говорю: спермуэлы!
Спермуэла - самого крупного кита из семейства «зубастых» - можно легко распознать по многим признакам. По форме (он напоминает гигантское, тупо обрубленное с комля, корявое бревно), а также и по манере пускать фонтаны. В отличие от всех других китов, он выбрасывает воду не прямо вверх, а вбок, - под углом в сорок градусов.
Итак, мы нашли, наконец, Попова и Долганова! И двинулись к ним - на Северо-Восток.
- Ишь, сколько кровищи! - проговорил, подойдя к борту, Авдеич. - Драка, видать, была сурьезная… Ну, теперь мы их возьмем! Только бы погодка не подвела. - Он нахмурился. - Только бы погодка…
- Так вроде бы чисто, - возразил я.
- А ты вот туда глянь! - боцман показал на запад. Я обернулся: сзади, настигая нас, росла взъерошенная, черная туча.
"Если солнце красно с вечера, - продекламировал боцман, - моряку бояться нечего. Если красно поутру - моряку не по нутру"! Это старая прибаутка, деды наши знали, - что к чему.
Туча ширилась, разбухала. В косматых ее недрах слышалось глухое ворчание, и изредка вспыхивал ветвящийся, синий огонь.
Близилась гроза! И надо было опередить ее - и вовремя достичь места схватки… Шхуна шла теперь полным ходом. На палубу высыпала вся команда. Боцман бормотал, раздувая усы:
- Вот они, голубчики! Ага, ага! Дрались под водой, на глубине, а теперь оба лежат, отдыхают.
Дуэлянты лежали совсем рядом - словно бы это были не враги, а друзья или родственники. Волны раскачивали их, перехлестывали через их тела. Но они не двигались…
Они походили на спящих - или на умерших? Но нет, нет, спустя минуту один из них (чуть поменьше размерами) зашевелился. И описал вокруг другого медленный полукруг.
Я подумал, что сейчас опять начнется бойня - и они, увлекшись, не заметят новой надвигающейся на них беды… И крикнул беззвучно: "Спасайтесь! Бегите отсюда!"
И будто услышав меня, поняв, меньшой развернулся вдруг, и вспенив воду лопастями хвоста - пошел стремительно прочь…
Оставшийся по-прежнему был недвижим. Шхуна подобралась к нему на дистанцию выстрела - и я смог хорошо разглядеть его.
И по искривленной, выпирающей вбок челюсти, я сразу признал Попова!
Он был огромен - метров тридцати в длину, не меньше! Черную тушу его покрывали кровоточащие раны… Но все же Попов жил. Он дышал!
На носу корабля, возле пушки, началась суета. Боцман уже был там. И рядом с ним толпилось еще несколько моряков. Среди их брезентовых роб отчетливо выделялась пестрая, клетчатая куртка гарпунера - норвежца. Вот гарпунер пригнулся, прицелился. Плавно повел рукой, корректируя ход судна…
Шхуна притормозила. И сразу ахнул выстрел. И к Попову, с тягучим свистом, полетела стальная игла гарпуна.
В следующее мгновение, палуба огласились проклятьями. Посыпалась матерная скороговорочка Авдеича. И гарпунер, распрямившись, смущенно и растерянно, развел руками. Он промахнулся… А этого с ним почти никогда не случалось!
Моряки горевали с ним вместе, и я был единственный здесь, кто сочувствовал не ему, не команде, а - раненному кашалоту.
Гарпун срикошетил, скользнул по спине спермуэла - и как бы пробудил его этим, вывел из столбняка.
И сейчас же Попов (усталый, истекающий кровью, но все еще могучий) натужно вздохнул. И легко, бесшумно стал погружаться.
Блеснула корявая черная его спина, перевитая радужными лентами пены… И это было последнее, что я успел заметить, потому что в тот самый момент нас нагнала, настигла гроза.
С тяжким треском раскололось небо. Коротко вспыхнул слепящий свет. И на шхуну, на море, казалось - на весь мир - обрушились звенящие, хлесткие дождевые струи.
- Такие грозы бывают в Заполярье редко, раз в пять лет, - воскликнул, проходя мимо, краснолицый пожилой матрос, - надо же, чтоб это случилось именно сейчас! Именно…
Он не договорил. Шхуна сотряслась от страшного удара. И я решил, что мы наскочили на подводный риф. Но краснолицый, цепляясь за мой рукав, прокричал - сквозь гулкую пелену ливня:
- Это кашалот. Нырнул неглубоко - схитрил, каналья, - и теперь атакует! Таранит!
Последовал новый удар. И затем очень быстро - еще один! По корпусу шхуны прошла как бы судорога. Раздался треск. Судно накренилось, черпая бортом волну… И тут я не выдержал:
- Он же нас потопит, - завопил я, - идиоты, стрелять не умеют… Теперь надо уходить
- пока не поздно! Чего капитан медлит?
Но капитан не медлил. «Скиталец» рванулся сквозь дождь и ветер - и круто повернул на Юг.
Свободное копирование
