Апрель и май не были хорошими месяцами для Ессентуков, настоящий сезон считался с июля до октября, когда здесь стояла сухая и солнечная погода. Но в этом году все санатории были заполнены военными, многие высокого ранга. Особенно много было военных с отмороженными руками и ногами.
Мы с Китти почти всегда ходили в парк вместе, и редко бывал случай, что к нам не подсаживался кто-либо из военных, когда мы сосали воду через трубочки возле источника. После опыта первых нескольких дней мы с ней решили, что на военных рангом ниже шпалы обращать внимания не стоит. У таких часто бывали не очень-то отшлифованы манеры: они, например, не понимали, когда в их обществе не нуждаются, или пытались рассказывать нам неприличные анекдоты. Через некоторое время мы выбрали, с кем приятно было пойти на концерт или в театр, но все же дело не обходилось без некоторых недоразумений.
Однажды вечером мы с Китти и двое из наших приятелей сидели на скамейке в парке и разговаривали. Вдруг Китти загудела: гууу…
— Почему ты загудела? — спросила я удивленно.
— Да вот, Виктор — сидевший с ней рядом командир — забылся и, очевидно, приняв мою руку за гудок велосипеда, сидит и нажимает на нее. Я и загудела, чтобы дополнить впечатление.
Мы все рассмеялись, а Виктор обиделся. Встретив меня одну на другой день, он сказал:
— Ну и Китти, такая красивая, но совершенно не романтична. А я, знаете, даже о ней стихи написал, хотел ей отдать, а теперь не отдам, думаю, она не поймет!
Китти стихами заинтересовалась и через некоторое время выудила их у него. Они оказались не очень-то складными.
Люда тоже завела себе друга, Николая, но она к этому отнеслась очень серьезно. Теперь она меньше обращала внимания на меня по утрам, а больше говорила: сначала о своих чувствах, а позже о своих планах на будущее, в которых большое место занимал Николай. Николай жил в нашем санатории и был значительно старше Люды, и я не верила, что он относится к своей интрижке серьезно. Я пыталась ее вразумить, говорила, что на курорте, где у людей много свободного времени, живут они в красивой обстановке и так близко друг с другом, флирт всегда процветает, но уехав домой, все скоро забывают об этом.
— Мы не забудем, — отвечала она, — он обещал перевестись на работу к нам на "Трехгорку".
— А у него есть семья?
— Точно не знаю.
Я боялась, что Люда в своих отношениях с Николаем зайдет дальше, чем это хорошо для нее. Она была неиспорченная девушка и, несмотря на то что управляет она шестью станками, совсем молоденькая. Посоветовавшись с Китти, мы решили узнать подробнее о Николае. Это было нетрудно. Его сосед по комнате немедленно поддался чарам Китти, и на другой день мы знали все, что нужно. Когда Люда снова завела со мной разговор о Николае, я сказала:
— Люда, у Николая есть жена и двое детей.
— Ну если и есть, так что же?
— Он, очевидно, их любит, потому что фотография жены стоит у него на ночном столике.
Люда немного побледнела:
— Откуда вы знаете?
— Я слышала, как его друзья, посмеиваясь над вами, говорили об этом. Жена у него красивая, и он не пропускает случая похвастать перед товарищами.
После этого Люда не говорила больше со мной о Николае, но я видела их много раз вместе до самого отъезда.
Время в санатории прошло быстро. Уезжала я оттуда вечером, сначала электричкой до станции Минеральные Воды, а там пересела в вагон первого класса московского поезда. В моем купе других пассажиров еще не было и я немедленно легла спать.
Утром, проснувшись, я увидела, что вместе со мной в купе едет военный. Он уже был выбритым и принаряженным. Разглядев его форму, я узнала, что он офицер ГПУ. Ехать с ним мне пришлось восемь часов. Несмотря на то что я разговаривала с ним неохотно, я большую часть дороги читала книгу, он все время был со мной изысканно вежлив: выходил курить в коридор, купил мне свежую газету, приглашал обедать; и Сережа был действительно удивлен, когда встретив меня на вокзале в Ростове, увидал, что вещи из вагона для меня выносит не проводник, а офицер ГПУ!
Оказывается, и у ГПУ иногда бывает желание быть приятными людям.
Свободное копирование
