"Россия грозная" - 1

"Россия грозная"

 Война застала нас в самый разгар работы над созданием композиции "Дружба Маркса и Энгельса".

 В ночь на двадцать второе, часов до пяти утра мы читали "Войну и мир" Л. Н. Толстого. Утром, когда уже уснули, раздался звонок.

 — Вы слыхали радио?

 — Нет.

 — Немцы перешли границу. Бомбили Одессу, Киев... Началась война.

 Новый день — первый дань войны — пробегает стремительно, непередаваемый по ощущениям. Москва на военном положении. Уж у подъездов домов дежурят с противогазами. Все население мобилизовано на защиту города.

 Звонки из Радиокомитета:

 — У вас есть что-нибудь на оборонную тему?

 С первого же дня всем казалось, что у нас обязательно должно быть "что-нибудь оборонное". Запрашивали отовсюду. Удивлялись, что нет, не верили: у вас, мол, на каждый случай что-нибудь найдется. Действительно, на второй день войны мы уже приступили к композиции "За Родину!"

 Наступает вечер. Мы смотрим на Москву с балкона мхатовского дома, в квартире наших друзей Вишневских.

 Умолкли и обезлюдели потемневшие улицы.

 "Зажигательные бомбы не опасны", — гулко произносит угол большого дома. Возмужавшие архитектурные ансамбли затихли без подробностей, без деталей. На горизонте, там, где Кремль, протянулась лиловатая дымка и опоясала город сизым, нежным кольцом. Москва затемнена, город закрыл глаза-окна.

 В одиннадцать часов вечера мы возвращаемся к себе, в Замоскворечье. Москвичи с удивлением и тревогой всматриваются в новые черты своего города. Погасли уличные фонари. На тротуары не падает ослепляющий свет витрин.

 — А так еще красивей! — произносит кто-то рядом, обгоняя нас, в толпе прохожих. С исчезновением электричества тяжелые массивы зданий свободно потянулись в высоту. В небе отчетливая кривая фасадов и крыш, отчего сразу под ногами сделалась ощутимей крутолобая московская земля. Мы занимаем очередь у троллейбусной остановки. С вершины холма, оттуда, где стоит Пушкин, проворно скатываются серые, пушистые тельца автобусов с узенькими усиками фар. Мы пропускаем их — решили пойти домой пешком, именно сегодня пройтись по Красной площади. По широкому Замоскворецкому мосту идут люди и люди, то и дело обгоняют девушки с противогазами. В ритме многолюдного точения угадывается общая сосредоточенность, деловитость, готовность. Опасность подошла вплотную, тем легче смотреть ей прямо в глаза.

 На Пятницкой стоит длинная вереница вагонов, превращая улицу в трамвайный парк. И от этого почему-то уютно, это успокаивает. Спрашиваем у милиционера: курить можно? Да, пока можно. И мы закуриваем. Курят и рядом, навстречу наплывают крошечные огоньки папирос. Так нащупываем невидимую, но знакомую землю по дороге домой. В квартире душно и темно. Складываем одежду так, чтобы легко можно было одеться в темноте. Через час сквозь сон слышим сирену. Висит протяжный, скорбный звук — город впервые подает свой голос, предупреждая об опасности. Враг приближается к Москве. С седьмого этажа провожаю Попову вниз, в домоуправление. Там в руках маленькой женщины мелькают бинты и пузырьки. Она раскладывает походную аптечку, сообщает адрес бомбоубежища. Приносят детей, полуодетых, завернутых в одеяльца. Они не плачут, но серьезными глазами, внимательно изучают странную и новую для них обстановку.

 Пушки подают голоса с крыш зданий. На улицах пусто и только у подъездов — дежурные.

 Утром мы прочли в газетах, что в Москве была проведена учебная воздушная тревога.