Музыкальные среды - 1

Музыкальные среды

Уважаемый читатель, раздел «Музыкальные среды» может тебе показаться неуместным в этой главе. Однако посуди сам.

Во-первых, «Новая стезя» — это переход из сферы естественных наук в гуманитарную сферу. История, литература и музыка принадлежат к ней в равной степени. Во-вторых, написание книги и наши музыкально-литературные собрания практически совпадали по времени. Работа над рукописью продолжалась с июня 1984 года до января 1987 года. А «Музыкальные среды» просуществовали в нашем доме с ноября 1985 года по февраль 1990 года.

Надеюсь, я убедил тебя в том, что совмещение этих двух сюжетов в одной главе вполне оправданно. Позволю себе начать с предыстории этих «сред».

Мое приобщение к музыке было не ранним. Родителям и в голову не приходило учить музыке детей. Зачем? Хотя в большой комнате на старой квартире стоял рояль. Не наш. Кто-то из знакомых (наверное, из «бывших», подвергшихся «уплотнению») за недостатком площади пристроил его «на время» у нас. После смерти отца в 31-м году об уроках музыки нечего было и думать — жили очень бедно. Маме, участковому врачу районной поликлиники, выматываясь на двух ставках, едва удавалось одеть и прокормить двух сыновей-подростков. Хотя у моего старшего брата был явно хороший слух — он легко подбирал на рояле (без нот) популярные в начале 30-х годов песенки.

В старших классах школы меня приобщила к опере соученица Ира Глазова. Мама ее называла «театральная Ирина». Никакого «романа» у нас с ней не было. Только увлечение оперой. Мы оба восхищались знаменитым тенором Иваном Козловским. Билеты в Большой театр в довоенные времена были относительно дешевы, и мы не пропускали ни одной новой постановки с участием нашего кумира. В выпускном 10-м классе с компанией моего соседа по квартире Льва Штейнрайха (впоследствии актера Театра на Таганке) я приобщился к симфонической музыке. Компания была «богемная» — все будущие театральные критики, среди них и мой друг на долгие годы Саша Свободин. «Богема» в те строгие времена обозначала посетителей симфонических концертов и... только что открывшегося «Коктейль-холла» на Тверской, где мы заказывали, в основном, мороженое.

В 52-м году, вскоре после женитьбы, мы с Линой решили приобрести только что появившийся в продаже радиоприемник «Мир» производства рижского радиозавода. Его большая деревянная полированная коробка с двумя полуколонками по краям обеспечивала, по утверждению знатоков, очень хорошее звучание. (Отстояли за ним ночь в очереди.) К приемнику купили электропроигрыватель и стали понемногу собирать пластинки: записи опер, симфонической музыки и вокалистов. Когда набралась приличная коллекция, объявили нашим друзьям-сверстникам и нашим ученицам-школьницам (мы оба работали в 9-х классах женской средней школы) о том, что каждую среду будем устраивать концерты на дому для всех желающих.

Наша комнатка на старой квартире была маленькая — узкая и длинная. В ней только и помещались: письменный стол у окна, широкая тахта, покрытая спускавшимся со стены ковром машинной работы, и в ее головах тумбочка для белья, на которую мы водрузили наш «Мир», а на него — проигрыватель.

«Музыкальные среды», как мы их окрестили, имели успех. Приходили и друзья, и ученицы. Человек 7-8, редко 10, поскольку всем приходилось тесниться на тахте и трех стульях, которые удавалось еще втиснуть в эту комнатку. Эти концерты (в осенне-зимний сезон) продолжались в течение четырех лет, до рождения в 57-м году нашего сына Андрюши. Его кроватку пришлось поставить в ту же комнату.

Спустя двадцать семь лет счастливое совпадение обстоятельств побудило нас с Линой возобновить «музыкальные среды». Летом 85-го года мы принимали у себя дома, в просторной кооперативной квартире на Юго-Западе Москвы главу французской фирмы «Гилсон», выпускавшей биохимическую аппаратуру, Эрика д'Отри, с которым я был связан не только закупками этой аппаратуры, но и подружился. Он привез мне в подарок японский портативный магнитофон очень высокого качества. В это же время благодаря успеху за рубежом моих книг по «Методам исследования» представилась возможность купить в «Березке» на чеки Внешторгбанка комплект японской аппаратуры для воспроизведения звука. И еще одно совпадение: наш Андрюша, которому уже было 28 лет, свел дружбу со своим сверстником Сережей Лебедевым, хранителем учебной фонотеки Московской консерватории. С пластинок этой фонотеки Сережа переписал по своему квалифицированному выбору для меня на магнитофонную пленку два десятка кассет. Потом он, нарушая соответствующие запреты, давал мне по одной пластинке (на день), которую я переписывал сам.

Мои французские друзья: Эрик, его подруга Мари-Жозе и сотрудник фирмы «Гилсон» Жан-Пьер Манже привозили во время очередных выставок в Москве или присылали с оказией кассеты из Парижа.

Потом, когда я сам получил возможность посещать Францию, то каждый раз покупал несколько кассет. А сосед по дому нашей давней парижской приятельницы Лили Эпштейн, доктор Мишель (большой меломан) переписал для меня несколько превосходных вещей из своей богатой фонотеки.