***
«...Конец лета. Тихая, безветренная ночь. За черной громадой Акрополя восходит луна. Четкая линия края храмовой площадки отделила посветлевшее небо от непроглядной тени обрыва скалы. Продолжением тени выступают над обрывом карниз и кровля Парфенона. Ясно очерчены дальний скат фронтона и профиль капители угловой колонны. Блестят отполированные камни Священной дороги. Город спит...
На пороге слабо освещенной комнаты небольшого дома близ дороги стоят двое: мужчина и женщина. Он обнял ее сзади за плечи и задумчиво смотрит вверх на Парфенон. Она, отклонившись, подняла глаза к его лицу. Едва белеют тонкие колонки портика, окаймляющие внутренний дворик. Через проем двери виден еще один человек. Он сидит подле догорающего очага. Длинные седые волосы позволяют угадать в нем философа. Красные отблески огня ведут свою безмолвную игру в неподвижных чертах строгого лица. Взгляд пристально, и вместе с тем рассеянно, следит за быстрыми перебежками языков пламени. Двое у двери разговаривают вполголоса, с долгими паузами.
— Ты доволен сегодня мною, мой господин?
— Не говори так, Аспасия, даже в шутку. Я доволен. Ты сумела немного рассеять мою тревогу. И наш молодой друг Сократ помог тебе в этом.
— Он замечательно умен и заражает своей верой в людей... А что, война неизбежна?
— Боюсь, что так. В этому году спартанцы не тронутся с места, но следующей весной...
— Ты попробуешь еще отговорить Архидама?
— Я уже отправил ему письмо. Но апелла и эфоры настроены решительно. Коринф угрожает выйти из Союза. А это — флот... Однако сейчас меня больше тревожит Фукидид и те, что с ним...
— Закон о неверующих? Он принят специально против Анаксагора?
— Да. И это только начало...
— Ты говорил с учителем (взгляд на сидящего у очага).
— Я сказал, что готов защищать его в гелиее. Но не могу поручиться за успех.
— Он уедет?
— Не знаю... Наверное, так было бы лучше.
— Фидию тоже грозит опасность?
— Возможно... Но сейчас не время говорить с ним об этом. Он так счастлив, что закончил Парфенон.
— Все-все окончено?
— Все. Иктин установил последнюю метопу. Алкамен и Агоракритос закончили отделку фронтонов.
— А Пропилеи?
— Мнесиклу осталось доделать самую малость.
— Как замечательно, что они закончили одновременно!
— Да. Ансамбль Акрополя этим заложен. Он будет пополняться такими же шедеврами... Даже и без меня.
— Не говори так.
— Любовь моя, мне скоро шестьдесят. Мой срок близок.
— Не говори так.
— Я рад за Фидия и за Афины. Что бы ни случилось, Парфенон будет стоять века. Любуясь им, люди будут вспоминать и нас. Наш опыт будет им полезен... Надеюсь, что Геродот о нем напишет. Талант его в расцвете, и он на пять лет меня моложе.
— Он приедет?
— Обещал. Прощаясь, сказал мне, что ты его очаровала.
— Ты мне льстишь.
— Нет. Это правда. Да и кто может устоять перед обаянием самой умной и прекрасной женщины на земле?
— Спасибо, милый. Хоть это и не так, но мне приятно... Геродот очень уважает тебя.
— Надеюсь... Кто знает? Быть может, пройдут века и века... В прах обратятся и Афины, и даже божественные творения Фидия, а сочинения великого историка будут жить... Наши отдаленные потомки создадут государство еще прекраснее и справедливее, чем наше.
— И новые правители скажут: «Мы продолжаем дело Перикла!»
— Теперь ты мне льстишь. Но мне приятно. Так хочется верить, что смерть не унесет в безвестное ничто наши страдания и радости... То, пусть немногое, что мы сумели сделать...
Полная луна поднялась над кровлей Парфенона. Испарения спящего города в ее лучах превратились в светлый туман. Он заливает подножие Акрополя, скрывает домик близ Священной дороги и бессмертные образы его обитателей...
Свободное копирование
