Раннее детство - 2

…Когда мне исполнилось четыре года, мама, намучившись со случайными няньками, наконец, устроила меня в детский садик. Там, как помню, было хорошо. Воспитательницы и нянечки были заботливые и усердные. Кормили хорошо, ненавидел я только молочный кисель (этакая белая сладкая «слизь»), зато все детки успешно соревновались в том, кто больше найдет в манной каше непроваренных комочков, которые все очень любили. Зимой нас укладывали днем спать в пальто и в спальных мешках прямо на открытой веранде, летом – на широкой лужайке на раскладушках под большими развесистыми деревьями. Осталось сильное впечатление от их больших зеленых крон, качавшихся от ветра на фоне быстро бегущих по голубому небу облаков. В душе создавалось ощущение такого огромного, бесконечного и загадочного, но доброго мира…

 Следующим летом садик выехал в летний лагерь возле посёлка Мерефа в пригороде Харькова. Приезды родителей в выходной день (до войны он был один - после так называемой рабочей «шестидневки») сопровождались целой эпопеей - «обжорством» привозимыми гостинцами и повальным детским рёвом при прощании и отъезде мамаш… Там же, в лагере, я впервые увидел огромную ЖАБУ! Вокруг невиданного чуда сгрудились все детишки, и воспитательница в белом халате нам что-то рассказывала – предполагаю о том, что жабы полезны, и их нельзя обижать. Тётя Жаба неподвижно сидела внутри нашего круга и грустно молчала, изредка раздувая щёчки и моргая красивыми глазками…

 Кроме этой красавицы запомнились необычные цветы с мелкими сиреневыми лепестками. Они обычно растут на сухих почвах в лесостепной полосе. Я – плохой знаток ботаники, хотя в пятом классе учил разные «тычинки и пестики». Многие годы я не встречал нигде этих непритязательных полевых или лесных цветков, завороживших меня, и, когда случайно встретил их в Армении на берегу озера Севан более четверти века спустя, обрадовался им как старым знакомым… Эта встреча была как бы «приветом из детства». Я люблю такие неожиданные косвенные предметные «свидания», особенно с «объектами», встреченными в далёкой юности…

...В садике в 7 лет ко мне пришла и «первая любовь» - понравилась девочка по имени Лина. Мои чувства выражались в том, что в игровых хороводах я всегда старался быть рядом с ней и взять её за ручку. Правда, пойдя осенью в школу, я совершенно забыл о своей пассии: новые впечатления поглотили меня. Запомнилось только имя…

…Мое существование и окружавшую меня, как я полагал, прекрасную действительность в то время отравляли только неизбежные встречи с соседским петухом, когда я возвращался из детского сада. Он обычно пас свой куриный гарем на улице возле дома и, если я не успевал проскочить в калитку, агрессивно набрасывался и прыгал мне на грудь, норовя заклевать. На мои вопли выбегали взрослые и гоняли петуха, но он своего отношения ко мне не менял. После того, как однажды он до крови расклевал мне грудь, мама с большим трудом уговорила соседа заменить ревнивого куриного хозяина на более спокойную птицу, а этого разбойника продать нам (за повышенную стоимость). Когда его сварили в супе, мне было торжественно вручены петушиное сердце и «пупчик». Это был, вероятно, первый и последний случай моего «каннибализма», когда я «съел сердце своего врага».

 Был у меня еще конфликт с Шариком, рыжим дворнягой, который однажды, будучи отвязанным, погнался за мной (мы тогда жили уже на другой квартире). Я дал деру, он - за мной. Споткнувшись, я покатился под куст сирени, где друг человека меня догнал и легонько (без крови) «кусанул» за ногу (помню вид следов укуса на ноге). Выбежала мама (она пекла пирожки на кухне) и, схватив дико орущего ребенка, усадила прямо на стол, в муку, рядом с раскатанным тестом, и начала чем-то мазать… Потом мы с Шариком подружились, и он даже разрешал себя таскать за лапы на спине.

 Раз в году, где-то в начале осени происходило еще одно событие, которое будоражило наше детское воображение: в соседнем дворе жили то ли татары, то ли башкиры или казахи, которые в определенный день (вероятно, в один из мусульманских праздников) утром приводили во двор лошадь, вызывавшую наше огромное любопытство. Мы ее обступали, норовили погладить, она же не обращала на нас внимания, только меланхолично жевала сено. Но к вечеру гостья куда-то исчезала. На следующий день со всей слободки в этот двор тянулись целые процессии соседей-мусульман со всей Основы – мамаши и папаши с детишками, Прямо посреди двора варили и жарили какое-то мясо в больших котлах и на мангалах... Жуткие подозрения охватывали нас (как мы, вероятно, вполне обоснованно полагали, это было всё, что оставалось от «нашей бедной лошадки»). Люди в тюбетейках пили какую-то «бузу» - самогон из пшена – и очень веселились(у нас слово «буза» имеет иносказательное значение, близкое понятию «ерундовоя шумиха, несерьёзный и беспричинный скандал») . А нам все это было, хоть и любопытно, но при этом и очень даже страшновато. Всех беспокоила одна мысль: «а куда подевалась лошадка?»…