IV
В вокзале враги встретились.
Поэт окинул критика взглядом смертельной ненависти. Тот вспыхнул и в упор уставился на него... Нос к носу и молчок. Кругом собралась толпа. Обеспокоился жандарм: что за представление?.. Наконец, поэт не выдержал:
-- Чесарь Борджиа.
-- Что-с?
-- Имею право... Из истории... Чесарь Борджиа.
-- Сам дурак.
Еще бы минута -- и от обоих остались дребезги, но дали третий звонок.
Они ринулись в разные вагоны III класса.
Поезд шел медленно. Предстояли томительные сутки, а то и больше --
Ожидания и смерти!
Поэт попал соседом к благожелательному иноку, рекомендовавшемуся, узнав, с кем он имеет дело:
-- Я тоже из писателей, ибо, не окончив духовной семинарии, поступил в Управу благочиния, в коей не одна стопа исписана моими: а почему, о том следуют пункты. Ангельский же чин приял, дабы избегнуть пьяного беса, столь же настойчивого и липкого, сколь и банный лист, о коем гласит народная мудрость. Ах, сколь человеческая природа слаба вообще, -- а у нас в особенности. Ибо над нами, которые, значит, чернецы, дана ему власть не только сугубая, но и трегубая. Прозорливцы свидетельствуют, что даже над причастного чашей они, как комары, витают, черненькие, тонюсенькие, малюсенькие, поганенькие, и причастнику, если он из монасей, в рот норовят. Сколь наглы и бесстыдны! Светские, не ведая сего, на черноризцев козлоглаголят...
Критику в бытовом смысле тоже повезло.
В Москве села к нему толстенная баба с мокрыми подмышками и сейчас же, открытая душа, сообщила ему, что ездила туда лечиться потому, что на ноге образовалась у нее рана этак с серебряный пятачок. Дома ее травили купоросом, она в гривенник выросла. Присыпали сулемой -- ан целый пятиалтынный вышел. А на Москве у этого самого лекарского генерала, которому там все купцы подвержены, и даже первая гильдия у него на короткой веревочке бегает и никак без его воспособия помирать ей не полагается, тоже не полегчало. Рана-то в целый четвертак объявилась. А теперь так нудит, так нудит, что, пожалуй, ее и полтинником не накроешь.
-- Что ж, вам же лучше.
-- Почему, что?
-- Да как же! До Тулы доедете, у вас из пятачка целый рубль будет.
-- А вы не доктор?
-- Нет.
-- Ей-Богу?
-- Что ж, мне вам документы показывать, что ли?
-- А то посоветовали бы. Лицо у вас совсем докторское. Значительное... Строгое.
-- Это потому, что я критик.
-- Чего-с?
-- Критик, понимаете.
Она уставилась на него и жалостливо покачала головой.
-- Ну, что делать. И такие бывают... Уж если Бог вас определил. Против него, батюшка, не пойдешь. Как вы сказываетесь?
-- Критик.
-- У каждого свой крест. И критику есть-пить надо. А я думала -- доктор. Показать хотела, как она, подлая, разверзлась.
Свободное копирование
