Итак она звалась Татьяной

 Итак она звалась Татьяной

На фотографии: 1965 год. Львовяночки гуляют. Люся Семыкина в центре, Таня Ласкина крайняя справа

С Татьяной у нас в последние месяцы моего пребывания стал бурно развиваться роман. Она знала о моей связи с Леной Туранкиной и поставила вопрос ребром: или – или. И хоть мне было жалко расставаться с такой теплой, близкой и понятной подругой, выбор был не в ее пользу. Чтобы как-то облегчить ей разрыв со мной, я написал ей письмо, где представил себя гнусным и расчетливым соблазнителем. Лена ответила мне в том же духе, что якобы, отвечая на мои ласки и поцелуи, она искусно притворялась.

Однажды Татьяна нагрянула в Москву. К этому моменту наша переписка стала затухать. Но моей вины в том не было. Я писал исправно. Таня же не всегда отвечала, иногда в ее письмах проявлялись какие-то странности. К примеру, она однажды написала: - Сидим на занятиях. Ха-ха-ха! (она училась в медицинском училище). Потом мать мне призналась, что иногда просматривала мою переписку, и это и некоторые другие письма Татьяны вызывали у нее недоумение, если не сказать больше. Помню, мы сидели на кухне, но разговора не получалось, дежурный обмен новостями, прежней страсти и даже нежности не было, Любовь угасла. Потом Таня засобиралась, сказала, что она проездом, едет то ли в Ярославль, то ли еще куда-то (уже не помню). Провожать себя она не позволила. Наступило облегчение. Но не тут-то было. Через несколько дней я, вернувшись вечером домой, обнаружил в доме целую бригаду врачей. В комнату меня не пустили. Я присел на кухне, и соседка мне поведала, что пару часов назад Татьяну, пребывающую в полной прострации, привез к нам домой какой-то армянин.

Как он объяснил, он на вокзале на скамейке увидел красивую длинноволосую девушку, которая была явно не в своей тарелке. Он сначала решил, что она под кайфом, но потом понял, что это клиника. Вызвался помочь. Таня назвала наш адрес, и армянин ее к нам доставил. Как мне потом пояснили, Татьяна была в полуобморочном состоянии. Ее уложили в постель и вызвали скорую. Скорая в свою очередь вызвала психушку, поскольку врач при расспросах Татьяны выяснил. что она принимала какие-то депрессанты. На следующий день я получил из Львова телеграмму: - Требую объяснить, что с Таней. Ласкин. Я не стал отвечать, зная, что из больницы с Таниными родителями должны были связаться. Мне разрешили свидание. Татьяна уже была в своем обычном состоянии. Потом я долго разговаривал с ее лечащим врачом. – Она никакая не больная, а великая притворщица, пояснила мне врач. И рассказала, что ей удалось выяснить.

Татьяна, учась в медучилище, заинтересовалась, можно ли убедительно косить под психов. Она на себе испытывала действие некоторых препаратов, разыгрывала маленькие спектакли дома и среди знакомых. Почувствовав, что наши отношения идут на спад, решила этот процесс остановить, но не получилось. В том городе, куда она рванула после нашей неудачной встречи, у нее был, как говорят, «запасной аэродром», но и там вышел облом. Тогда она решила мне отомстить либо путем шантажа заставить меня возобновить отношения. Она придумала и разыграла сценку на вокзале, а потом и у меня дома, но переиграла. К тому же меня не оказалось дома, и ее выстрел оказался холостым. Для страховки ее продержали в психушке недели три и потом с сопровождающим отправили домой. Больше я ее никогда не видел. Я потом расспрашивал у Людмилы о Тане. Та мне поведала, что их дружба после Людиного замужества сошла на нет, что Татьяна лет с 15 отличалась гиперсексуальностью и после той московской эпопеи она пошла вразнос. Возможно намеки, которые Татьяна мне иногда делала про удушения в порыве страсти, и имели под собой реальную почву. В свое время Ленка Легат презентовала мне свою книжку с двумя рассказами, где вначале стояла предупреждающая надпись: Cave Amantem! (Берегись любящей). Это предупреждение, как оказалось, не было праздным и в других моих жизненных ситуациях.