Боевые подруги

 Боевые подруги

А подружки у меня появились во Львове на последнем году службы. До этого я хранил верность Ленке Легат. Однако в 65 году она меня бросила. Причина была серьезная. Она от меня, как говорится, «подзалетела», и годом раньше приезжала ко мне во Львов с намеком, что надо бы нам жениться. Но я к этому был не готов. Не то, чтобы был совсем против, но считал, что это возможно только после службы. В результате она сделала аборт. Когда я после этого приехал в Москву, то, конечно, пришлось выслушать нелицеприятные высказывания Ирины Владимировны, ее мамы: - Женя, так чем это всё кончится? – Законным браком,- густо покраснев и не найдя более подходящих слов, ответил я. Ирина Владимировна была женщина строгая, но достаточно мудрая.

 Меня тогда приняли в Ленкином доме и почитали за официального жениха. Особенно нежно ко мне относилась Ленина бабушка, очень ласковая старушка. Меня даже представили Ленкиному отцу, с которым Ирина Владимировна была в разводе. Отец Лены – Евгений Валерьянович Легат был одним из лучших в то время режиссеров-кинодокументалистов. Было что-то вроде помолвки. В квартире в Лялином переулке устроили праздничный обед. Бабуся напекла пирогов. Отец Лены, махнув водочки, вышел со мной на лестницу поговорить по-мужски. – Ленка тебя всё равно бросит – она стерва, категорично заявил мой возможно будущий тесть. Он, как оказалось, не ладил не только с бывшей женой, но и с дочерью. Не знаю, какой уж смысл он вкладывал в понятие «стерва», но он оказался пророком.

 Как я уже написал выше, в 65-году я получил прощальное письмо, где прозвучали такие слова: любовь должна приносить радость. Какие-то намеки на такой поворот дела я получал из Ленкиных писем. Она увлеклась спелеологией, лазила по подмосковным пещерам. Образовалась сбитая компания. На фотографиях, которые она присылала, постоянно мелькало одно и то же лицо. Этим лицом был Вася Шилкин, от которого Ленка родила дочку Марину. Выйти замуж за Шилкина Ленка не смогла. Его родители встали грудью и отправили сына в военно-морское (кажется) училище. Но хотя они разбежались в разные стороны, Маринку Шилкин официально удочерил. Потом спустя некоторое время после моего возвращения из армии мы возобновили наше с Ленкой знакомство, но только на уровне чисто приятельских отношений.

Возвращаюсь к теме про подружек. В вечерней школе их у меня было три. Изначально наиболее близкие и ясные отношения у меня были с Леной Туранкиной, но дальше поцелуев дело не заходило. В то же время мне очень нравилась Таня Ласкина, с которой простых и ясных отношений быть не могло. Она имела очень сильный характер. Это было видно сразу. Иногда во время наших встреч она становилась задумчивой, рассеянной и в какой-то степени неадекватной. Например, она могла вдруг схватить меня за руку, сильно ее сжать и, указав на проходившего мимо мужчину, испуганно прошептать: - Этот человек однажды меня душил в порыве страсти.

Третья подружка Людмила Семыкина была в отношениях со мной, что называется, своим парнем. У нас как-то сразу возникли очень добрые чисто дружеские отношения. Она была очень интересным и целеустремленным человеком. У нее была долговременная программа, где было расписано, что и когда она должна была делать: институт, изучение английского языка, замужество, ребенок. Лет через несколько она очень удачно вышла замуж. Ее муж Георгий Виноградов хоть и работал инструктором в райкоме партии, но придерживался достаточно либеральных взглядов и критически относился к тогдашнему режиму. Они были замечательной парой, приятной во всех отношениях. Мы переписывались, я несколько раз навещал их, когда бывал проездом. Один раз даже гостил неделю. Так получилось, что мою первую научную публикацию - тезисы на конференции в Вильнюсе, я готовил, находясь у них в гостях. Написал, перепечатал на машинке, которая была в доме, заклеил в конверт и отправил в Вильнюс. В эти дни стало известно о высылке из страны Солженицына. Мы долго спорили по этому поводу. Я считал, что это знак на закручивание гаек, мои друзья пытались мне доказать, что раз не посадили - это победа либеральных течений в политбюро. Выходило почти как в анекдоте про оценку пессимистом и оптимистом размера наполовину наполненного стакана.

Виноградовы сами в Москву ко мне не заезжали. Но Людин братишка как-то у меня останавливался. В тот длительный приезд во Львов я разыскал Бодю Бондарука. Он к тому времени стал офицером и работал в СКА тренером. Почему я отмечаю этот момент? Дело в том, что он просто обалдел, когда узнал, что я остановился у замужней женщины. Такие «высокие» отношения для него были в диковинку. Мы еще довольно долго переписывались. Однажды в Крыму совершенно случайно встретил ее братишку. Обрадовались друг другу. Обменялись новостями. В конце 80-х годов переписка оборвалась. Мои письма и открытки стали возвращаться с отметкой «адресат выбыл». Возможно они с Горкой (так она называла своего мужа) получили квартиру, а может и покинули Львов. В начале 90-х годов западно-украинские националисты во Львове распоясались во всю, и многие русские (кацапы и москали) вынуждены были покинуть этот город.

Еще одна подружка была из окружения Тани и Люды. Ее тоже звали Людмилой, а после замужества она носила фамилию Сницкой. Мы явно симпатизировали друг другу, но границу дозволенного между разнополыми приятелями не переступали. Она останавливалась у меня в Москве. После возвращения во Львов, видимо, что-то не совсем аккуратно рассказала подругам о нас, в результате я получил от Татьяны письмо, в котором она с явным неудовольствием сообщила, что Людмила приехала из Москвы очень довольная собой и печатью неведомой тайны на лице. Я категорически отмел ее недовольство, как и потом подозрение некоторых моих знакомых в связи с тем, что обе Людмилы назвали своих первенцов Евгениями, а я дочку – Людмилой. Эти подозрения не имели под собой основательной почвы. Скорее всего наша дружба отразилась в подсознании, но могу утверждать, что не она стала основой выбора имен наших детей.