Комплексная инъекция

35. Комплексная инъекция

В маленькой угловой комнатке на втором этаже учебного корпуса приютился медпункт. Хозяйничают в нем две пожилые одинокие женщины, крепко связанные фронтовой дружбой.

Врач, майор медицинской службы товарищ Шварцман, строгая до педантизма дама привержена твердой дисциплине и неукоснительному порядку. Ее девиз: лучше запретить, чем позволить. Когда она на месте, медпункт обычно пустует, ибо любая хворь, не обозначенная убедительными признаками - открытым переломом, температурой, ознобом, или чем-нибудь еще - во внимание не принимается. Исходная позиция врача вполне логична: во-первых, в училище принимаются только абсолютно здоровые молодые люди и для серьезных заболеваний у них нет никаких оснований; и, во-вторых, не бывает курсанта, который не хотел бы прогулять занятия под видом болезни. Примером тому несть числа.

Медсестра, зовут ее просто Борисовна, с врачом не согласна в принципе, вполне допуская, что еще вчера здоровый человек сегодня может занедужать, к тому же на ее памяти бывали все-таки случаи, когда изолятор использовался не только для сачкования или глубокого расслабления, но и лечения. Борисовна исповедывала принцип веры в людей и поэтому к ней всегда, особенно перед контрольными работами, выстраивалась очередь экстренно захворавших. При этом диагноз ставился, как правило, самим пациентом.

В недавнем боевом прошлом обе они хирурги, но в училище на них свалилась сплошная терапия с изрядной долей более или менее прикрытого лукавства. Определенная специализация все-таки у них была: товарищ Шварцман глубоко и всесторонне освоила производство уколов, а Борисовна ловко и любовно ставила самые разнообразные компрессы.

И суровая правда курсантской жизни заключалась в том, что без забот медсестры спокойно обходились многие, а вот без участливой заботы врача - никто. Это потому, что морская практика, о которой с первого дня все мечтают, никак не мыслится без очередной и очень строгой врачебной проверки, венцом которой во все времена была и остается так называемая комплексная инъекция, а проще говоря - полновесный укол сразу от всех возможных и невозможных, в том числе венерических, заболеваний.

По ее искреннему убеждению морская практика начиналась и заканчивалась в совершенно негигиеничных условиях - в грязных припортовых кабаках и, конечно же, притонах, где не подхватить какую-либо интересную болезнь оставалось уделом только счастливчиков. Эту установку она часто формулировала непосредственно в процессе выполнения своих служебных обязанностей:

- Я вам покажу злачные места, вы у меня набегаетесь!

И с новым, более высоким воодушевлением втыкала шприц, который был у нее один на всех и на все случаи жизни. Зато очень большой - кубиков на двести, очевидно, ветеринарный. И игла тоже одна, вставленная намертво. Со стороны она напоминала гвоздь средних размеров.

Боль, вызываемая этой простой, по существу, процедурой, была адской, непереносимой. Скорее, это был акт изощренной пытки. Поэтому далеко не все будущие флотоводцы относились к этому действу достаточно спокойно. Отдельные же, побелев еще задолго до входа в медпункт, дожидались своей очереди не вполне самостоятельно, а опираясь на протянутые руки верных друзей.

В таких случаях бдительно следящая за живым конвейером Борисовна проворно подбегала к очередной жертве и подносила к ее носу пузырек концентрированного нашатыря, способного возвратить не только из обморока, но и с того света.

- Не дрейфь, братва - не мы первые, не мы последние! И становится легче, когда узнаешь, что не только ты, но и кто-то другой подвергнется такому же испытанию...

- Отделение, приготовиться, - по этой команде требуется расстегнуть штаны, - по трое для прохождения профилактического мероприятия вперед, марш!

Неторопливо, в некоторой задумчивости первая тройка вползает в кабинет, заискивающе улыбаясь майору медицинской службы. Но это никого не трогает и ни на что не влияет: правой рукой она так же крепко сжимает лошадиный шприц, а левой - большой, источающий спиртной аромат, ватный тампон. Любые, самые остроумные попытки как-то разжалобить военврача - пустая трата времени.

- Развернуться кормой, нагнуться!

Три обнаженных зада мелкой дрожью взывают к милосердию.

- Открыть дверь, освободить проход! - врач знает, что, получив свое, очередной пациент вылетает из кабинета раньше, чем она успевает потереть его зад спиртом, и беда, если кто-то окажется на его пути. Едва удерживая штаны, по протоптанному поколениями маршруту - длинным коридорам и крутым лестничным маршам - он будет бегать до тех пор, пока не обретет способность к соображению, и только после этого, но все еще на бегу, поднимет штаны.

Ритуальный бег по этой кольцевой трассе проходил, естественно, на глазах всего училища, поэтому в такие дни здесь воцарялась какая-то особая, немного торжественная, но вместе с тем минорная атмосфера. Первокурсники с сочувствием и потаенной завистью глядели на счастливых великомучеников.

- А я что, идиот, или у меня задница казенная? - вслух борется сам с собой Костя Георгов. Его очередь в следующей тройке. Ни к кому конкретно не обращаясь, он развивает свою идею. - За всю неделю завтраки и ужины отдал бы тому, кто меня выручит: сегодня у моего большого друга именины, а от этого укола настроение совсем не то будет.

Костино настроение на сомнительных именинах, никого не взволновало. Он повышает ставку:

- Да что неделя, за весь месяц отдал бы.

Для Митяя Горюнова слышать такое - форменная пытка, он не выдерживает, но заламывает непомерно высокую цену:

- Согласен, если и с обедами.

Костя без сопротивления принимает эти кабальные условия - он все равно ничего не теряет, потому что по сути вообще живет дома - и тут же смывается.

Митяй, крепко срубленный крестьянский сын, умеющий хорошо работать и любящий поесть. Один из всех, пожалуй, он почти безучастно относится к предстоящему повторному для него испытанию, явно недоумевая, отчего оно вызывает столько страстей. Ну, уколят. Ну, больно. Так что?

После первого - своего - укола он выскочил, однако, тоже резво, но по этажам бегать не стал. Отойдя в уголок, он энергично растер зад ладошкой, поднял штаны и снова тут же встал в строй. Вторично зашел в кабинет последним.

- Сколько здесь работаю, такого феномена не наблюдала. - Шварцман обратилась к Борисовне. - Этот молодой человек лишь пять минут назад получил свою порцию и почему-то посчитал ее недостаточной. Что с Вами, товарищ курсант?

- Это Вы мне? - Митя старательно изобразил недоумение.

- Знаете ли, миленький, я могу вас уважить и сделать две, нет, даже три инъекции. Мне не жалко. Но это будет уже не профилактика, а заражение -вас вирусами самых ужасных болезней. Почему вы сами не дорожите своим здоровьем, своей жизнью? И меня ставите на грань преступления,. Интересно, за кого это вы так радеете? Давайте-ка посмотрим. Борисовна, кто еще в этой группе остался? Георгов?

Ах, вот оно что. Ладно, на этом пока закончим, а с отсутствующим поговорим отдельно.

На следующий день отчаянно сопротивлявшегося Костю привели в медпункт. По слухам, он после процедуры бегал по училищным коридорам чуть дольше остальных ребят.

Но что все эти испытания, если уже завтра идем в открытое море! Здравствуйте, штормы и ураганы, тайфуны, торнадо и цунами!

В первые послевоенные годы в Черноморском пароходстве насчитывалось едва полтора-два десятка судов, пригодных для приема практикантов, но и они могли брать лишь небольшие группки. Организация морской практики в таких условиях представлялась очень непростым делом, поскольку ее сроки подчас не совпадали с продолжительностью рейсов и бывали случаи, когда практиканты, задержавшись за границей на многие месяцы, безнадежно отставали в учебе от своих сверстников и вынужденно становились второгодниками.

Да и качество практики, ее содержание не могло быть универсальным для совершенно различных специальностей: штурманам требовался простор, а будущим механикам, с точки зрения чистой практики, было практически все едино, в каких они блуждают морях, для эксплуатационников желательными были частые заходы в порты, а корабелов больше интересовало поведение судна в экстремальных условиях - на большой волне, при сильном ветре, в полном грузу и балласте.

Сложной и продолжительной оказалась процедура оформления загранпрактики в так называемых инстанциях и органах. Для многих молодых людей этот этап становился роковым.

Поэтому училище обзавелось собственным учебным судном, позволявшим моделировать ситуации, требуемые профилем каждой практикантской группы.

Это был небольшой - где-то тысячи три тонн водоизмещением -пассажирский пароход дореволюционной постройки, вполне еще пригодный к плаванию на коротких линиях. Множество чистых, уютных кают, классическое, по тем временам, машинное оборудование - кочегарка, паровая машина, различные вспомогательные механизмы, - а также просторная ходовая рубка, дооборудованная для нескольких практикантов, - все это и предопределило его судьбу. Было и еще одно существенное обстоятельство, побудившее снять этот пароход с напряженной линии Одесса-Херсон. Однажды поднявшийся на его борт пассажир никогда более этого не повторял и заказывал такое путешествие всем своим родным и знакомым. Отваживались только новички или совсем отчаявшиеся люди. По иронии судьбы пароход носил гордое имя «Иван Сусанин».

Его панически боялись из-за отвратительных мореходных качеств, особенно плохую остойчивость, то есть способность безостановочно и резко качаться из стороны в сторону без всяких видимых причин, что превращало всякое существование на этом пароходе в невыносимую муку. В народе он был более известен как «Ванька-встанька».

Но, решили где-то в руководстве, именно такой пароход и нужен для практикантов, чтобы море стало им ближе, понятнее и роднее.