Смычка с селом

29. Смычка с селом

Огромную пропасть между городом и деревней, стыдливо именуемую гранью, предстоит стереть в самом близком будущем. И маленький ее кусочек, затерявшийся в самой глубинке области, доверен нам, мореходке. Ну мы-то уж сотрем все, что угодно!

Небогатая раньше и вконец разоренная войной украинская деревня вторично вымирала. В первый раз опустошительная беда поразила ее в начале тридцатых, что-то подобное обрушилось на нее сейчас, в первые послевоенные засушливые годы. Посевная сорок восьмого года с трудом, но состоялась, хлеб уродился неплохой, а убирать его некому: ни людей, ни техники. Грань обозначилась со всей остротой и сложностью: едоков, как всегда, хватает, а рабочей силы на селе нет.

Тут и прозвучала та самая команда, которая из года в год повторялась в эту чудесную осеннюю пору:

- Поротно и повзводно, для оказания помощи социалистическому сельскому хозяйству, в направлении железнодорожного вокзала, шагом марш!

В сопровождении, естественно, духового оркестра.

Посадка в наспех собранный из пассажирских и товарных вагонов состав больше напоминает штурм - все еще многочисленно живучее племя мешочников, порождение извечной российской нищеты и необустроенности. Но пока они толкутся на высоких вагонных ступеньках и мешают друг другу в узких проходах, шустрые моряки забрасывают прямо через окна штурмовые группы, которые успешно удерживают захваченные купе до подхода основных сил.

Станция назначения для третьей роты - Кодыма, оттуда отдельными группами по колхозам. На развалюхе-полуторке взвод к вечеру прибывает в самую дальнюю и забытую деревню. Издали видны тока с огромными буртами пшеницы, похожими на высокие песчаные дюны.

Временное жилье оборудовано на одном из токов, под навесом. На высокую соломенную подстилку, служащую одновременно и матрасом, и подушкой, брошены серые солдатские одеяла, по одному на каждого: укутался и спи. Рядом - типичная украинская надворная печь, сложенная из глины, с двумя большими котлами и горкой железных мисок. В котлах, что очень кстати, уже что-то варится.

Пока командиры ищут местное руководство и договариваются о производственных заданиях, наблюдательный народ отмечает, что кругом одни девчата и бабы, бросившие работу', но сохраняющие в застенчивости еще большую дистанцию. Постепенно проясняется, что в роли главного ангела-хранителя, то есть хозяйки-распорядительницы и одновременно поварихи выступает сама бригадирша со странным именем Палийка.

Она крупна, дородна, с красивым улыбчивым лицом, низким певучим голосом. Исключительно добрый человек и отменная повариха. Она наполняет миски изумительно ароматной чорбой - незатейливым крестьянским супом - и с большим куском хлеба раздает их изголодавшимся за день помощникам. Каждого при этом просит назвать свое имя.

Накормив гостей, приглашает к столу девчат, но те, собравшись в табунок, в нерешительности мнутся.

- Настя, та ж веди своих! Студится усе, та и роботы ще багато. — Обращается она к дочери, вожаку местной комсомолии, скопировавшей мать и статью, и голосом, и характером. Девчата подходят, но взяв свою порцию, тут же снова отдаляются.

После супа все пьют цукровый чай - сладкий отвар из сахарной свеклы опять же с куском свежего хлеба.

Поев, вся молодежь - и местная, и приезжая - оживляется, добреет, легко преодолевает первоначальную закрепощенность. Быстро наплывает темная южная ночь.

При керосиновой лампе проводится первое и последнее общее собрание. Подъехавший председатель коротко ставит общие задачи - помочь с вывозом хлеба с токов на элеватор, Черный их конкретизирует, определяя кто и чем будет заниматься: он сам и Старков сядут за баранки, остальные - на погрузку и сопровождение машин. Вместе с девчатами.

Черный и Настя строго по своим спискам формируют пары сопровождающих: курсант и местная комсомолка. Но кто-то уже успел познакомиться:

- А можно не по списку, а по желанию?

- Можно!

Но одна только трудовая смычка ни местный комсомол, ни прибывших помощников никак не удовлетворяет. Возникает идея организовать совместный вечер-концерт с привлечением всех талантов и танцы - их можно проводить хоть каждый вечер в паузах между погрузками машин. Для работы это даже лучше - при быстрой загрузке простои машин сразу сократятся.

Нашелся и баян, без дела лежавший в одной из хат в ожидании заблудшего на войне хозяина. Вова Глинский получил возможность проявить себя в качестве не только танцевального аккомпаниатора, но и исполнителя серьезной музыки.

Со следующего дня работа на току закипела. Весь световой день машины подвозили хлеб от комбайнов. Его подсушивали, рассыпая на всей площади тока, и периодически ворошили большими деревянными лопатами. На ночь сгребали в высоченные бурты. Ночью комбайны не работали, поэтому машины освобождались для переброски зерна на элеваторы, ближайший из которых находился в полусотне километров. За ночь машина успевала сделать не более двух ходок.

Необходимость двух сопровождающих объяснялась тем, что водители были, как правило, чужими, не местными, и девчонки ездить с ними в одиночку побаивались. А если водитель еще и нечист наруку, то одному за ним никак не углядеть - пока ты на элеваторе бегаешь с бумагами, он полкузова растащить может. Там все у них для этого организовано.

Работали, по сути, круглосуточно, с короткими урывками на еду и сон, но танцевали каждый вечер. Непонятно, откуда брались силы. Загрузив очередную машину, отряжали с нею сопровождающих - обычно уже станцевавшуюся пару. Такие поездки нравились и ребятам, и девчатам.

Случилось так, что Настя пришлась по душе Жорику Поволоцкому, да и он на нее произвел, видимо, неплохое впечатление - интеллигентный, начитанный, хороший рассказчик.

Жорик из Москвы, работал на полиграфическом комбинате, окончил десятилетку в вечерней школе, но в высшую мореходку поступать не осмелился - лучше воробей в руке, чем... Внешность у него очень выразительная: высокий лоб, тонкий с горбинкой нос, острый выступающий подбородок. Мефистофель. Такое впечатление усиливает курительная трубка с изогнутым резко книзу мундштуком.

Смотрится он больше как молодой ученый, аспирант, но никак не обычный курсант. Говорит взвешенно, спокойно, убедительно. Подружки у него всегда объемные, и вообще он любит, когда всего много.

После загрузки очередной машины в кузов поднялась Настя. Ее голова и лицо от ветра и пыли надежно спрятаны под белым платком с яркими синими васильками, такой платок только у нее. Предусмотрительно она одела ватную телогрейку - по ночам, да еще в открытой машине становилось прохладно. Но разгоряченный работой, Жорик еще свежести не ощущал.

По дороге он рассказал ей много интересного, не обращая поначалу большого внимания на шум мотора и густые клубы пыли. Настя благодарно слушала, лишь изредка кивая головой. Казалось, она задремала.

Начав подмерзать, Жорик зарылся в зерно, там было тепло и мягко, как на перине. Однако на крупных колдобинах, из которых, по всей вероятности, и состояла вся дорога, его снова и снова выбрасывало на поверхность. Он вынужденно пожаловался на это Насте.

Она без раздумий сбросила телогрейку и спряталась под ней вместе с ним. Потом пустила его дальше.

Не очень искушенный в сердечных делах, он все-таки заподозрил что-то неладное. Сомнения усилил нащупанный на ее груди маленький нательный крестик. Все окончательно прояснилось, когда его спутница ласково попросила:

- А Настеньку ты не трогай, хлопец у нее скоро из Морфлота вертается. Танцуете, и ладно, а боле не смей!

Жорик опешил: Палийка!

Возвращались они порознь: она в кабине рядом с шофером, он в ее телогрейке, но в кузове. На току машину вновь быстро забросали и на этот раз, закутанная в тот же платок, поехала Настя. Мать отвела ее в сторонку и что-то строго наказала.

- Та шо Вы, мамо, як же можна?

Чем-то обиженная Настя взобралась в кузов.

- А ну сидай в кабину! - на всякий случай приказала Палийка Жорику.

Зато до последнего дня у него оставалось явно привилегированное положение на кухне, чем к собственной радости он, не смущаясь, пользовался.

На десятый день, когда боевая труба возвестила отбой, добрая Палийка расцеловала всех помощников и обронила слезу, прощаясь с Жориком. Еще долго она махала вслед белым платком с яркими синими васильками.