Путешествие в народ - 4

 В первые дни путешествия на привалах, которые устраивались в уединенных местах, мы делали под руководством Васи опыты крашения. Зеленый цвет на шерсти получался довольно чистый, но другие цвета выходили почему-то грязные и легко смывались. На бумажных материях, сколько мы ни прилагали стараний, как их ни варили в горшках, краски совсем не держались, даже зеленая -- и та ползла!

 Тем не менее, проходя через села -- вначале несмело и стесняясь -- мы предлагали свой труд, но когда заметили, что крестьяне не дают красить, то другой раз даже довольно громко выкрикивали по улицам: "Краа-сим пояса!" Затем обращались то к тому, то к другому с предложениями и, получив обыкновенно отказ, старались так или иначе вступить в разговор. Расспросы свои мы сводили к тому, чтобы узнать, были ли в данной местности восстания, когда были и что послужило поводом. Мы шли по самым населенным местностям Подольской и Киевской губерний; пройдено было по пути множество деревень, и сведения, собранные нами, правда, по специальным вопросам, годились для кое-каких обобщений.

 Так, из разговоров оказалось, что крестьянские движения происходили главным образом в конце пятидесятых и начале шестидесятых годов, т. е. в период до и тотчас после освобождения крестьян, и что приблизительно с половины шестидесятых годов волнения стали происходить реже, а к семидесятым годам их почти совсем уже не было.

 Этому чрезвычайно важному обстоятельству мы не придали тогда ровно никакого значения; мы, так сказать, пропустили его мимо глаз благодаря предвзятому взгляду, укоренившемуся еще в шестидесятых годах среди русских революционеров и исповедуемому равным образом и нами, а именно, что народ готов к восстанию всякую минуту. Слепая вера в близость русской революции мешала нам сознать, что народ наш далеко не так революционно настроен, как нам того хотелось.

 Другое явление, бросавшееся в глаза, было повсеместное желание крестьян подушного передела земли, и на это явление мы обратили самое серьезное внимание.

 Передел земли являлся исходной точкой при выработке всех наших последующих практических программ. В этом желании народа, показывавшем его отрицательное отношение к личной поземельной собственности, мы усматривали, с одной стороны, социалистической идеал будущего, с другой -- во имя этого идеала надеялись вызвать народное восстание. Для нас, украинцев, община не была и не могла быть исходной точкой программы, так как общины в том виде, как она существовала на севере России, мы не имели. В то время не приходили в голову возражения, делаемые теперь марксистами, что "сущность дела заключается не в форме владения, а в характере производства", т. е. другими словами, что одно отрицание личной поземельной собственности, наблюдаемое у наших крестьян, далеко не ведет еще к социализму, раз обработка этой земли совершается на началах индивидуалистических и орудия труда, как например, плуг, лошадь и проч., являются предметами личной собственности.

 По мнению крестьян, передел земли должен был совершиться соразмерно количеству людей всех званий и сословий без различия. "И мужику, и пану, и попу, и жиду, и цыгану -- всем поровно", -- объяснял мне один крестьянин Киевской губернии. Цифра ожидаемого надела колебалась около пяти десятин, смотря по местности. Любопытно то, что почти те же цифры получал я потом, деля пространство данной местности на число жителей.

 В 1874 году ожидания "передела" приурочивались к воинской реформе, которая введена была около этого времени.

 "Теперь будут брать всех в солдаты: и пана, и цыгана, и мужика. И за это царь даст всем поровно земли", -- толковал мне один крестьянин. Другой крестьянин ту же мысль развивал значительно обстоятельнее и с подробностями. "Положим, -- говорил он, -- из нашего села будут брать каждый год по десяти рекрут. Служить так долго, как прежде, не будут: через несколько лет воротятся в село. Как воротятся, так им и нарежут земли. На другой год другие десять воротятся в село, и тем другим дадут землю. На третий год третьим дадут, на четвертый -- четвертым... Так всю землю и переделят на равные чисти.

 -- Откуда же столько земли возьмут? -- спросил я.

 -- Царь отнимет у панов.

 Однако о подобном, так сказать, постепенном переделе земли пришлось слышать не от многих. Большинство ожидало, что это случится как-то сразу: прикажет царь, приедут землемеры и поделят между всеми.

 Вблизи местечка Корсунь, Киевской губернии, двое крестьян меня расспрашивали, неизвестно ли мне, зачем мерят землю в Полтавской губернии возле Чигирин-Дубровы. "Вы много ходите повсюду, может, что-нибудь слыхали: не собираются ли делить землю?" В другом месте меня спрашивали более определенно: "Правда ли, что в Черниговской губернии уже наехали землемеры и делят землю?" У меня был паспорт Черниговской губернии, и собеседники принимали меня за черниговца.

 До какой степени были сильны в некоторых местностях эти ожидания, можно судить по следующему факту: вблизи местечка Ржищева, Киевской губернии, разговорившись как-то с одним крестьянином, жаловавшимся на малоземелье, я заметил:

 -- Почему вы не прикупите земли? Неужели в окрестности ни один пан не продает земли?

 -- Есть, положим, и деньги нашлись бы для покупки,-- ответил мой собеседник. -- Так, чоловиче добрый, с думками бьемся... Може ж таки дилытымуть тую землю?! Теперь за землю треба отдать гроши. А землю подилят -- гроши и пропадуть. Грошей тоди уж не вернуть. То так и ждемо.

 Однако от всех, от кого мы слышали о "переделе земли", мы слышали также, что этот передел должен совершиться по воле царя. По представлению крестьян, царь уже давно осуществил бы это, если бы ему не противились паны и чиновники -- исконные враги крестьян, а вместе с тем и царя. Таким образом царизм являлся в самой тесной связи с земельным идеалом крестьян. Свои желания, свои понятия о справедливости крестьяне переносили на царя, как-будто это были его желания, его понятия. Передел земли должен был совершиться потому, что этого желал царь.

 Как ни хороша была в своем основании идея периодических переделов земли, сохранявшаяся еще в сознании украинских крестьян, -- очевидно, как остаток более или менее исчезнувшей общины -- но к идее этой, как говорится, трудно было подступить: сразу же приходилось считаться с царизмом? пустившим глубокие корни в миросозерцание крестьян. Крестьянину хотелось передела земли, но для достижения этого заветного желания у него не было сил. Он это чувствовал и сознавал, поэтому предпочитал лучше ждать, убаюкивая себя иллюзией, что наступит наконец такое время, когда царь совершит передел земли, как совершил он десять лет тому назад освобождение от крепостной зависимости. В общем получалась картина крайне пассивного характера, и это не могло не отражаться на нашей последующей деятельности среди народа.