Народничество и американизм - 7

Нужно сказать, что программы, толковавшие об облагодетельствовании народа сверху, вообще не пользовались популярностью среди молодежи, равно как и всякого рода централистические теории. Престиж правительства, когда-то освободившего крестьян, к тому времени успел уже пасть, так как с момента польского восстания оно приняло явно реакционную политику.

 В частности, к централистическим организациям отрицательное отношение установилось, как мне кажется, под дурным впечатлением, вызванным "Нечаевским делом"; всеми порицалось поведение Нечаева, как оно выяснилось на суде.

 Слово "нечаевщина" сделалось нарицательным и стало употребляться в тех случаях, когда желали охарактеризовать какую-либо дутую затею, построенную на обмане товарищей. "Да ведь это нечаевщина", -- восклицали часто в спорах по поводу какого-либо мнения или поступка известного характера; подобное подведение под одну категорию с "нечаевщиной" являлось одним из веских аргументов против.

 С понятием о централистической организации связывалось представление о бесконтрольности, а следовательно, и о полном просторе для обмана. Людей слабых характером, поддававшихся влиянию других, обзывали пешками; тех, что стремились коноводить -- генералами; над первыми смеялись, вторых не любили, и как одних, так и других считали для Дела вредными. На повиновение и дисциплину организационную смотрели дурно ^последнее доходило у некоторых до такой степени, что они склонны были отрицать всякую организационную попытку. Выработка устава или установление каких-либо правил многими встречалось очень недружелюбно; подчиняться правилам -- значило признавать дисциплину. "А! Понадобился уставчик!" -- с иронией восклицал кто-нибудь из присутствовавших на каком-либо кружковом собрании, и стоило немалых усилий, чтобы принят, был хоть слабенький уставчик.

 Из книг, пользовавшихся популярностью среди молодежи, более других читались по кружкам сочинения Джона Стюарта Милля[1] -- "Политическая экономия" и "Об утилитаризме", "Исторические письма" Миртова[2], первый том сочинений Лассаля. Особенно характерным нахожу я ту роль, какую играла у нас эта книга. Из Лассаля черпали аргументы в защиту наших народнических воззрений, несмотря на то, что Лассаль, как известно, в своих сочинениях и речах имел в виду фабричный пролетариат, а ничуть не крестьян, на которых он прямо указывает даже как на реакционный элемент (поскольку они стремились "повернуть колесо истории назад", как, например, во время крестьянских войн в Германии). Это существенное разноречие мы тогда игнорировали, и все то, что Лассаль говорил о фабричных рабочих, переносили на наше крестьянство, являвшееся для нас нашим "обездоленным четвертым сословием".

 Особенно близко к сердцу мы принимали его рассуждения в том роде, что всякий рабочий, отдавшийся борьбе за интересы своего класса и вместе с тем за свои личные интересы (так как они совпадали с общими), совершает этим даже высоко нравственный акт, ибо служит делу общечеловеческого прогресса, так как в настоящую историческую эпоху рабочее сословие является "носителем прогресса", подобно тому, как буржуазия была прогрессивным элементом в прошлом веке и т. п.

 Мы читали это, подставляли фабричного рабочего крестьянином, западно-европейскую буржуазию -- нашими привилегированными сословиями и в качестве "кающихся дворян", с одной стороны, предавались самобичеванию (мы были негодны для прогресса; наша роль была спета в прошлом веке), с другой -- еще более крепли в своей вере в народ, признавая его и лучше и нравственнее нас.

 Так находили мы всюду доказательства, и даже там, где их совсем не было, в защиту наших воззрений, вырабатывавшихся у нас, очевидно, не литературным путем, а главным образом под влиянием жизни. В России не было фабричного пролетариата подобно западноевропейскому, так как наша индустрия в то время была почти что в зародыше. Как в стране земледельческой по преимуществу, экономическая жизнь России сосредоточивалась на крестьянском сословии, которое всего лишь десять лет тому перед тем освобождено было от крепостной зависимости; все внимание, все заботы лучших русских людей были устремлены на это сословие; оно у нас составляло главную массу населения, наш народ; оно у нас пухло и вымирало от голода, подавленное государственными налогами, лишенное просвещения, оборванное, одичавшее.