"Темные истории" - 1

XXXV

"Темные истории"

Само неприветливое название — спелеология — способствует тому, что обычно ее считают суровой наукой. Признавая, что этот род деятельности человека поднимает жгучие проблемы и открывает неожиданные перспективы, требуя в то же время отваги, силы и хладнокровия, все же надо сказать, что со спелеологами под землей случаются подчас весьма веселые истории, трагикомические приключения, бывают смешные ситуации, оживляющие чаще, чем полагают, монотонность и тяжесть суровых и опасных изысканий.

В давно разошедшейся книге под названием "Histoires au-dessous de tout" я собрал массу историй, которые должны были показать, что подземные исследователи не являются ни мизантропами, ни неврастениками; наоборот, это очень уравновешенные люди, не боящиеся козней и коварства подземного мира и не отступающие перед ними. Будучи проповедниками и последователями принципа: "В здоровом теле — здоровый дух", они при случае не отказываются от юмора в темных безднах и доносят смех — отличительное свойство человека — до самых недр земли.

Чтобы подкрепить это утверждение свидетельствами, тем более что они вполне уместны в моих воспоминаниях, я позволю себе рассказать несколько незначительных, но забавных приключений, случившихся со мной под землей.

В 1920 году, вскоре же после окончания Первой мировой войны, только что демобилизовавшись, я возобновил свою подземную деятельность, прерванную войной на четыре года. Однажды под вечер я оказался в Тарасконе. К ночи я дошел до скал Судур и около полуночи расположился на ночлег под навесом пещеры Прадиер, находящейся над большой горной осыпью.

Добравшись до пещеры, я стал свидетелем всегда яркого и поразительного зрелища — ночной грозы в горах. Раскаты грома эхом отдавались в глубине пещеры, и казалось, все дьяволы преисподней собрались здесь под гулкими сводами.

К двум часам ночи гроза прекратилась, и природа успокоилась. Я собрался уже спать, как вдруг услышал шаги на осыпи и шум посыпавшихся камней. Удивленный и встревоженный, я заметил, что шаги приближаются и поднимаются к пещере. Человек или животное? Пока я искал ответа на этот вопрос, шум все приближался, и вдруг неожиданно в торжественной тишине ночи послышалось звонкое чиханье, несколько сдержанное, окончательно поразившее меня, так как я понял, что приближается человек. Тут я вспомнил, что несколько часов назад в Тарасконе я делал кое-какие покупки в бакалейной лавочке-буфете и, разговаривая с бакалейщиком, задал ему два-три вопроса, чтобы уточнить дорогу, сказав, что намерен переночевать в пещере Прадиер. В лавочке находилось несколько человек, на вид — настоящие бандиты, закусывавшие в уголке. Намерения человека, поднимающегося к пещере в два часа ночи, по-моему, не вызывали сомнений; конечно, кто-то из вчерашней компании собирается застать меня врасплох в моем подземном убежище и ограбить. В ту же минуту, когда грабитель замер, напуганный собственным несвоевременным чихом, я услышал шаги еще нескольких человек, поднимавшихся по осыпи. Значит, сделана засада, причем в таком месте, где у меня не остается шансов на спасение.

Пробираясь на ощупь в полной темноте между камнями, рискуя сломать шею, я добрался до глубины пещеры и затаился. Когда немного рассвело, я отважился выйти.

Через минуту я уже был в центре первого зала, немного успокоился и стал внимательно прислушиваться к малейшему шуму, присматриваясь к любой подозрительной тени. Вдруг из-за камней показалось одновременно несколько неясных фигур, во всю прыть бросившихся удирать, так что эхо раздалось под гулкими сводами.

К счастью, это было последнее волнение за всю беспокойную ночь, так как я понял, что просто четыре овцы нашли убежище в пещере. Именно их приближение, их подъем по щебню напугали меня. Что касается чиха, нагнавшего на меня столько страха, то в эту ночь я убедился на собственной шкуре, что овцы кашляют и чихают совсем как люди!

Описанная мной тревожная ночь относится к 1920 году. А через десять лет я пережил другое ночное приключение, на этот раз не в пещере, а в жалкой пастушьей хижине, затерянной на высоте двух тысяч метров в массиве Мон-Моди. Сюда я пришел один, чтобы попытаться разгадать гидрогеологическую загадку Тру-дю-Торо — ключевую проблему, связанную с истоком Гаронны. После скитаний по горам с наступлением ночи я расположился на ночлег в бедной избушке поблизости от Тру-дю-Торо.

Скорчившись на затхлой подстилке из хвои, я пытался во сне забыть неудобства, выпавшие на мою долю. Предвиделась очень неприятная ночь, так как на дворе было весьма холодно. Все же убаюканный вечным монотонным завыванием водопада Тру-дю-Торо, я погрузился в сон, как вдруг посреди ночи внезапно пробудился. Кто-то изо всей силы дергал никуда не годную расшатанную и плохо пригнанную дверь моего убежища, которую я запер при помощи ледоруба. Приход ночного посетителя в одну из очень малочисленных хижин в массиве Маладета — уже само по себе достаточно удивительное событие. По силе рывков я решил, что это должен быть арагонский пастух, а может быть, заблудившийся путник. Потревоженный среди сна, я поднялся на своем ложе и громко спросил: "Кто там?" Мой вопрос, повторенный по-испански, остался без ответа.

Дверь перестала сотрясаться, все вновь погрузилось в тишину. Недоумевая, я уже начал спрашивать себя, не приснилось ли мне все это, когда дверь вновь начала сотрясаться, на этот раз дольше и еще более свирепо.

Настойчивость и упрямое молчание того, кто пытался ко мне вторгнуться, — вещи малоуспокоительные, и я решил в свою очередь действовать внезапно и бесшумно. Одним прыжком я вскакиваю на ноги, хватаю ледоруб, вторым прыжком распахиваю дверь, но там никого нет. Цепи гор купаются в сиянии полной луны, воздух морозен, все неподвижно, горы погружены в глубочайший покой. Поблизости нет ни дерева, ни камня, за которые мог бы спрятаться человек. Инстинктивно я обхожу вокруг хижины, держа ледоруб наготове, — там тоже никого нет, все совершенно пустынно. Взволнованный, я вновь ложусь, не переставая спрашивать себя: кто же все-таки дважды дергал мою дверь и сразу куда-то исчезал? Я начинаю думать, что это был медведь — животное, еще встречающееся в Центральных Пиренеях.

Короче говоря, я предавался своим эмоциям и самым разнообразным домыслам, но любопытство мое оставалось неудовлетворенным, пока однажды один профессор геологии, которому я рассказал свое неприятное приключение, не дал мне вполне естественного объяснения, которое, конечно, никогда не пришло бы мне в голову: массив Маладета довольно часто подвергается подземным толчкам, и, безусловно, именно два таких толчка сотрясали мою дверь. Я сам не почувствовал этого небольшого землетрясения, но обычно так и бывает, когда человек лежит на самой земле.[1]

В гроте Сигалер, о котором рассказано выше и в котором я когда-то бродил с моим братом Марсиалем, мы однажды были буквально пригвождены к месту целой серией потрескиваний, создававших впечатление, что свод вот-вот обрушится. Треск возобновлялся трижды, в то время как мы, прижавшись в страхе к колонне, не отрываясь смотрели на потолок, ожидая, что он сейчас разверзнется и раздавит нас. Потрескивание прекратилось, мы немного пришли в себя и решили продолжать исследование.

Через час, когда мы с трудом пробирались по подземному потоку, ужасный треск возобновился с такой силой, что, исчерпав все предположения, мы подумали о землетрясении. В тот же вечер инженеры Пиренейского электрического союза, строительная площадка которых находилась в том же массиве, объяснили нам явление, произведшее на нас такое сильное впечатление. Мы слышали звуки взрыва мин в одном из разрабатывавшихся туннелей. Время взрывов совпадало со временем, когда мы слышали треск. Оказалось, что звук способен проходить многие километры через скалу.

В верхних этажах подземной реки Лабуиш, которые я исследовал вместе с моим преданным спутником Жозефом Дельтейлем, мне тоже пришлось испытать сильное волнение, когда однажды до нас донеслись столь страшные, сколь и загадочные звуки. В то время как мы с большим трудом пытались пробраться ползком в узкий и извилистый лаз, покрытый липкой глиной, до наших ушей донесся неясный рев, быстро нараставший и потом так же быстро утихший. Никогда в жизни я не встречался с подобным явлением.

Мы были в нескольких километрах от входа в пещеру, и я терялся в догадках о происхождении странных звуков, которые не мог объяснить никакими естественными причинами. Однако на мой немой вопрос на лице у Дельтейля появилось двусмысленное, я бы сказал, насмешливое выражение, и мне показалось, что он знает об этом явлении больше, чем я.

— Ну, вы мне объясните наконец, в чем дело? — начал я, сильно заинтересованный.

— Да ведь сейчас шестнадцать часов тридцать минут.

— Шестнадцать тридцать? Ну и что?

— Значит, мы слышали поезд! Только что прошел поезд в шестнадцать тридцать.

Дельтейль, частый посетитель грота Лабуиш, был знаком с загадочным феноменом и знал, что железная дорога из Фуа в Сен-Жерон проходит над самой пещерой и что через известняковые скалы очень четко слышится шум проходящих тяжелых поездов.

Внезапное упоминание о поезде, который мчится среди освещенного солнцем пейзажа, заставило меня представить себе пассажиров, мирно сидящих в вагонах, покачивающихся из стороны в сторону, каждый из них погружен в свои мысли. Из всех пассажиров, от первого до последнего, рассеянного или озабоченного, внимательно смотрящего в окно или погруженного в чтение, могли хоть один вообразить, что у него под ногами, под ошеломляющей толщей скал два человеческих существа, затерянные в многокилометровом лабиринте, в это время за разговором ножами соскабливают с себя мокрую глину?!