Университет - 2

1-ое сентября 1947 года был как шаг в другую жизнь, в другой мир. Громадные аудитории, непонятные приборы в кабинетах, куда мы - первачки могли заглядывать только в щелку, демократические отношения студентов и преподавателей - какое-то человеческое равенство, мы, первокурсники уже приняты в некое неоформленное общество физиков, ученых. Все это было новым, непривычным. Курс был большой - больше двухсот человек, а на 4-ом курсе к нам перевели студентов из Свердловского, Ростовского, Воронежского университетов, из Московского физико-технического института и стало нас больше трехсот. Стране нужны были ядерщики, электронщики. На курсе было много "стариков" только что демобилизованных офицеров, были такие как я, проработавшие всю войну, но большинство было выпускников школ 1929, 1930 годов рождения.

Московский университет всегда был несколько элитным учебным заведением с более строгим отбором студентов, чем в других институтах. Сейчас, оглядываясь назад, могу утверждать, что на нашем курсе было много ярких, незаурядных личностей, впоследствии много сделавших в науке, людей талантливых, наделенных чувством юмора, широтой, а часто и художественным даром. Правда, кое-кто из постоянных сотрудников физфака говорил, что наш курс вообще сильно отличался от других наборов. Я об этом судить не могу. Среди нашего курса практически не было серых лиц. К кому-то относился хорошо, некоторые стали друзьями на долгие годы, некоторых просто уважал, кое-кого недолюбливал, но отказать кому- либо в индивидуальности, вспоминая наш большой и пестрый курс, не могу.

Некоторая строгость была у нас в посещении семинаров и то не очень суровая. А на лекции ходили по желанию - хочешь слушай, хочешь нет. Весной солнышко припекает и без малого весь курс греет пузо во дворе, а на лекции какого-нибудь занудливого профессора торчит с пяток наиболее усердных зубрил. Я к таковым не относился, прогуливал частенько, а то и на охоту удирал. Учиться было интересно, но это сильно зависело от профессора, читавшего лекции, преподавателя на семинарах, поэтому моя успеваемость от семестра к семестру сильно колебалась. Какие-то семестры ходил в отличниках и получал повышенную стипендию, а один семестр вообще сидел без стипендии, сдав экзамен по одному из разделов математического анализа только с третьего захода. С удовольствием на 1- ом и 2-ом курсах слушал лекции по общей физике. Читал их профессор Анатолий Болеславович Млодзеевский . С ним я чуть-чуть был знаком по МИТХТ . От мамы знал, что он приходится нам дальним родственником. Как-то после лекции я представился ему и с тех пор стал изредка бывать у него дома. С первого курса меня выбрали профоргом группы. Годы были еще очень трудные. Одеты были студенты кто во что: армейские гимнастерки, кирзовые сапоги, свитера, поношенные пиджаки. Это теперешние студенты в широких коридорах нового Университета являют собой выставку Дома моделей. Особенно трудно приходилось ребятам из общежитий, у которых не было в Москве родственников. Мне на своей должности удавалось добывать талоны на дополнительное питание, на дешевые шмотки, все это я распределял по нашим особо нуждавшимся ребятам. Эта деятельность рождала у меня чувство нужности людям и занимался я ей охотно. Часто устраивались у нас курсовые вечера. Танцевать я не умел, даже бравировал этим, утверждая, что человек должен ходить по прямой, а не крутиться. Иногда я являлся на вечера прямо с охоты и бросал в уголок ружье, рюкзак и потрепанный ватник. Сворачивал из махры "козью ножку". Юношеское дурачество, но это тоже не зачеркнешь. Видимо с эти ориги- нальничанием выступал достаточно естественно, поскольку относились ко мне хорошо. Общность с большим коллективом, ощущение нужности людям и побудили меня вступить в комсомол, хотя убеждений своих я не менял.

Я был уверен, что смогу при этом больше сделать, быть ближе к людям в дружной студенческой семье. Думаю, что сделал правильно. Дома у меня часто никого не было, отец с Галиной Вячеславовной уезжали то ли в командировки, то ли в Рыльск к сестре Галины Вячеславовны. Тогда собирались у меня дома. Шумели, кое-кто играл на пианино, организовывали немудрящую закусь, покупали водки. Иногда ездили за город. Наши девушки учились в двух отдельных группах, но ко второму курсу мы уже все перезнакомились. Перечислить всех друзей университетского периода очень трудно. С одними сходились лишь на короткий период, с другими сохранили добрые отношения на долгие годы. Некоторых уж и нет на этом свете. Очень добрые и теплые отношения у меня были с Мариной Берг , дочкой академика Акселя Ивановича Берга - главы отечественной электроники, радиолокации, кибернетики. Нравилась мне Марина острым умом, ищущим, неудовлетворенным, ранимым характером, добрым и вместе с тем резким, угловатым. Мне казалось, что она очень нуждается в понимании и теплоте. Впрочем все мы в этом нуждаемся, но большинство приучается обходиться собственными силами, потеряв надежду найти родственную душу. Часто бывал я у Бергов в студенческие годы, потом, после окончания Университета жизнь разнесла нас в разные стороны. Острой болью резануло меня известие о ее смерти. У нее был рак.

Другим моим большим другом стала Наташа Манькова . Я играл роль ее телохранителя, всегда провожал домой после вечеров, а жила она у Даниловского монастыря. Мне рассказывала она о своих делах, заботах, увлечениях. Неглупая, немного наивная в те времена, верящая в доброе начало на Земле, ей пришлось пережить много трудностей в жизни. Долгие годы тажело болела мама. Замуж она вышла за А.Г. Бонч-Осмоловского , физика, окончившего Ленинградский университет . Позже они переехали в Дубну , где Наташа и живет до сих пор. Семейная жизнь с Бонч- Осмоловским не сложилась, он ушел к другой, а потом и к третей. Чья тут была изначальная инициатива - мне неизвестно. Старшая дочь уехала с мужем и дочкой в Австралию, видимо насовсем. Сын, окончив Физтех, ударился в коммерцию, приспосабливаясь к теперешним условиям жизни, женился, переехал в Москву. И осталась Наташа одна на склоне лет. Конечно, остаются друзья, книги, лес, но в мире всеобщей разобщенности все это лишь скрашивает одиночество, но не уничтожает его. Впрочем, это судьба подавляющего большинства пожилых людей. До сих пор поддерживаем мы с ней добрые отношения, до сих пор можем без стеснения поверять друг другу трудности свои и горести. Да видимся редко, хоть и разделяет нас всего-то 140 километров провинциальных дорог и повседневные заботы.