М-р Неру сожалеет - 5

Вскоре после открытия ПКАРТ я услышал, что китайские власти в Кхаме предприняли попытку склонить на свою сторону местных лидеров. Они собрали их всех вместе и попросили проголосовать за введение "демократических реформ", конкретно означавших организацию нескольких тысяч сельскохозяйственных кооперативов, в состав которых должны были войти более ста тысяч личных хозяйств в области, включающей Гарчу и Карзе. Из трехсот пятидесяти человек, которых они собрали, около двухсот согласились участвовать в реформах в том случае когда я и мой кабинет дадим согласие на их проведение. Сорок человек выразили готовность принять их сразу же, а остальные заявили, что они никогда не примут этих так называемых реформ. После этого всех отпустили по домам.

Месяц спустя опять собрали несогласных, на этот раз в крепости под названием Чомда Дзонг, которая находится на северо-востоке Чамдо. Как только они очутились внутри, здание было окружено пятью тысячами солдат НОАК, и пленникам было объявлено, что их не выпустят, пока они не согласятся принять реформы и не дадут обещание, что будут помогать их проведению. После двухнедельного заточения кхампинцы сдались. Казалось, выхода не было. Однако в ту ночь охрану крепости уменьшили и, увидев благоприятную возможность, все узники бежали и скрылись в горах. Так одним махом китайцы создали собственными руками ядро людей, стоящих вне закона, которые в ближайшие годы причинили им немало трудностей.

Инцидент в Чомда Дзонге произошел приблизительно в то же самое время, когда мне дали экземпляр газеты, издававшейся китайскими властями в Карзе, провинция Кхам. Не веря своим глазам, я увидел фотографию, на которой были изображены разложенные в ряд отрубленные головы. Подпись была примерно такого содержания, что эти головы принадлежат "реакционным преступникам". Это было первое конкретное доказательство зверств китайцев, которое я видел. Впоследствии я узнал, что все ужасы, которые я слышал о поведении новых хозяев, были правдой. Китайцы, со своей стороны, понимая, что эта газета может иметь отрицательное воздействие на людей, попытались помешать ее распространению — даже предлагая купить весь тираж. Имея эту новую информацию и к тому же поняв, что ПКАРТ — не что иное, как "цума" (очковтирательство), я стал искать хоть какую-то надежду на будущее. Предсказание моего предшественника начинало сбываться с большой точностью. У меня было тяжело на сердце. Однако внешне моя жизнь протекала во многом, как раньше: молился, медитировал, напряженно учился под руководством наставников, как и прежде, продолжал участвовать во всех религиозных праздниках и церемониях и время от времени получал различные учения. Иногда я использовал свое право на передвижение и уезжал из Лхасы, чтобы посетить монастыри. Одна из моих поездок была в монастырь Ретинг, резиденцию бывшего Регента, расположенный в нескольких днях пути к северу от Лхасы. Незадолго до отъезда я получил письмо от одного видного тибетца, который жил уже в эмиграции. Ситуация в Лхасе стала такой гнетущей, что даже я стал проявлять подозрительность и прежде, чем вскрыть письмо, держал его при себе, осторожно перекладывая на ночь под подушку, пока не уехал в Ретинг.

Каким облегчением было выехать из города и отвлечься от безумных попыток одновременно сотрудничать с китайскими властями и уменьшать вред, который они наносили. Как всегда, я путешествовал как можно более незаметно и старался оставаться инкогнито. Так я мог встречаться с местными жителями и слушать, что они говорят. Один раз недалеко от Ретинга у меня завязался разговор с одним пастухом. "Ты кто?" — спросил он. "Слуга Далай Ламы", — ответил я. Мы поговорили о его жизни в деревне, о его надеждах и опасениях. Он мало знал о китайцах и никогда не был в Лхасе. Он был слишком занят, добывая пропитание на своей бедной неплодородной земле, чтобы беспокоиться о том, что происходит в городах и во внешнем мире.

Но несмотря на всю простоту этого человека, я с радостью обнаружил, что у него была глубокая религиозная вера, и что Дхарма Будды процветает даже в его глухом краю. Он жил, как живут крестьяне во всем мире, в гармонии с природой и всем, что его окружает, но не проявляя большого интереса к миру, лежащему за пределами его непосредственного поля зрения. Я спросил, что он думает о местных правительственных чиновниках. Он сказал, что большинство из них справедливы, хотя есть несколько лезущих не в свое дело. Я был очень доволен нашей беседой, позволившей мне сделать много полезных открытий. Прежде всего, я узнал, что несмотря на то, что этот человек не получил совершенно никакого образования, он был удовлетворен и хотя у него не было материального достатка, он точно знал, что его жизнь нисколько не отличается от жизни бесчисленных поколений его предков и, несомненно, будет оставаться такой же для его детей и детей его детей. В то же время я понимал, что такой взгляд на мир уже недолговечен, что Тибет не может больше существовать в избранной им для своего спокойствия изоляции, независимо от того, как разрешатся взаимоотношения с китайскими коммунистами. Мы расстались с этим пастухом лучшими друзьями.

Но эта история имела продолжение. Случилось так, что на следующий день мне предстояло встретиться с населением следующей деревни, которая лежала на моем пути, и дать им свое благословение. Для меня соорудили что-то вроде трона, собралось несколько сотен людей. Сначала все шло хорошо, но затем, оглянувшись по сторонам, я увидел моего вчерашнего друга, стоявшего среди собравшихся с выражением крайнего замешательства на лице. Он не мог поверить своим глазам. Я улыбнулся ему в ответ, но он лишь бессмысленно на меня уставился. Я пожалел, что обманул его. Когда мы прибыли в монастырь Ретинг, я пошел поклониться главной статуе и вдруг без всякой особой причины ощутил сильное волнение. Меня пронизало чувство, что я каким-то образом был долго связан с этим местом. С тех пор у меня часто появляется мысль построить в Ретинге келью и провести там остаток своей жизни.