Мои воспоминания - 173

 Время, свободное от службы, я проводил спокойно; много читал, равно как и жена моя. Мы почти ни к кому не ездили; мои же приятели и ее приятельницы, {о которых я говорил выше}, часто бывали у нас. Воскресенье и праздничные дни проводили у нас два младших моих шурина Анатолий и Николай. До наступления вакаций в университете у нас каждый день обедал шурин Валерий, а по отъезде его на вакацию в деревню к отцу в его флигеле поместились отпущенные из Московского дворянского института также на вакацию два младших моих шурина, которые целые дни проводили у нас. По воскресеньям и праздникам, в которые работы не производились в Воспитательном доме, я с ними рано утром отправлялся пешком в одну из окрестных деревень, преимущественно в с. Марфино, находящееся за с. Останкином. Вскоре приезжали к нам моя жена и Е. Е. Радзевская с разной провизиею, и мы проводили весь день в прогулках, в чтении под тенью дерев и в ловле бабочек и жучков. К этой ловле я был вовсе неспособен и редко в ней участвовал; <зато> когда же принимался за нее, то всех смешил. Марфино было избрано нами преимущественно потому, что в нем было много один за другим следовавших прудов, берега коих составляли большие долины, окруженные лесами. Летние жары умерялись присутствием воды и тени в лесу, а виды бабочек были чрезвычайно разнообразны, так что у жены моей в одно лето составилась довольно большая их коллекция.

 Во время жизни нашей во флигеле в доме Левашовых часто проводил у нас по нескольку дней дядя мой князь Александр Волконский, очень любивший мою жену, которая ему платила взаимностью. Несмотря на то что он был старше всех моих дядей и теток, он был образованнее других; несмотря на грозную наружность, он скорее сходился с молодыми людьми и, не придерживаясь старых обычаев, понимал, что новое поколение желало жить по-своему. Он останавливался в моем кабинете; встав рано утром, шепотом, чтобы не разбудить жену и меня, вызывал из мезонина Е. Е. Радзевскую, которая наливала ему чай, и, таким образом, нисколько не мешая обыкновенному ходу нашей жизни и не требуя никакого в угоду ему в ней изменения; он охотно жил у нас, занимаясь чтением и раскладыванием какого-то гран-пасьянса, не кончив которого оставлял карты до следующего дня, а иногда и долее, разложенными на столе. Я не мог понять этого гран-пасьянса, и, когда я это говорил дяде, он улыбался и никогда не объяснял его. В это время он уже продал Григорию Федоровичу Гежелинскому{[1]} свое имение Ишенки Подольского уезда и купил новое в Дмитровском уезде, с очень хорошим домом и садом. Я несколько раз бывал у него в этом имении, после его смерти проданном вдове генерала Николая Степановича Завадовского{[2]}.

 {Я уже говорил выше, что} вследствие неприятных намеков моего шурина Валерия мы решились переехать из флигеля дома моего тестя; мы поселились у Красных ворот в наемной квартире; в кабинете моем едва можно было повернуться. Валерий, впрочем, почти каждый день у нас обедал, и мы его любили по-прежнему. Необыкновенно живой и веселый характер жены моей и полная откровенность во всем, что она говорила и делала, привязывали к ней всех наших знакомых. Время проводили у нас весело, в особенности все любили слушать пение жены моей, без чего проходил редкий вечер. С наступлением зимнего пути, часто поздно вечером отправлялось все наше общество по московским улицам в нескольких санях, запряженных парою или тройкою, и распевало песни. Жена, посадив в свои сани нескольких приятельниц, сама правила лошадьми.