Мои воспоминания - 93

Боялся ли отец смерти?

На этот вопрос одним словом ответить нельзя.

Как натура очень стойкая и сильная физически, он инстинктивно всегда боролся не только со смертью, но и со старостью.

Ведь до последнего года он так и не сдался, — все делал для себя сам, и даже ездил верхом.

Поэтому предполагать, что у него совершенно не было инстинктивного страха смерти, нельзя.

Этот страх у него был, и даже в большой степени, и он с этим страхом постоянно боролся.

Победил ли он его.

Отвечу определенно, что — да.

Во время болезни он много говорил о смерти и подготовился к ней твердо и сознательно.

Почувствовав себя слабым, он пожелал со всеми проститься и по очереди призывал к себе каждого из нас, и каждому он сказал свое напутствие.

Он был так слаб, что говорил полушепотом, и, простившись с одним, он некоторое время отдыхал и собирался с силами.

Когда пришла моя очередь, он сказал мне приблизительно следующее:

"Ты еще молод, силен и обуреваем страстями. Поэтому ты еще не успел задумываться над главными вопросами жизни. Но время это придет, я в этом уверен. Тогда знай, что ты найдешь истину в евангельском учении. Я умираю спокойно только потому, что я познал это учение и верю в него. Дай бог тебе это понять скорее. Прощай".

Я поцеловал ему руку и тихонько вышел из комнаты.

Очутившись на крыльце, я стремглав кинулся в уединенную каменную башню и там в темноте разрыдался, как ребенок...

Когда я огляделся, я увидал, что около меня, на лестнице, кто-то сидел и тоже плакал.

Так я простился с отцом за девять лет до его смерти, и мне это воспоминание дорого, потому что я знаю, что если бы мне пришлось с ним видеться перед его смертью в Астапове, он не мог бы сказать ничего иного.

Возвращаясь к вопросу о смерти, я скажу, что отец не боялся ее, нет, — за последнее время он часто даже ее желал — он, скорее, интересовался ею. Это "величайшее таинство" интересовало его до такой степени, что интерес этот был близок к любви.

Как он прислушивался к рассказам о том, как умирали его знакомые: Тургенев, Ге, Лесков, Жемчужников и другие.

Он выпытывал всякую мелочь. Всякая подробность, на первый взгляд незначительная, для него была интересна и важна.

В "Круге чтения" несколько дней и седьмое ноября посвящены исключительно мыслям о смерти.

"Жизнь есть сон, смерть — пробуждение", — писал он под числом, роковым образом совпадающим со днем его смерти — ожидая этого пробуждения3.

— Если мы не знаем, что ожидает нас после смерти,— значит, нам не должно этого знать, — говорил он.

Между прочим, по поводу "Круга чтения" не могу не привести одного характерного эпизода, рассказанного одной из коих сестер.

Когда отец затеял составлять свой сборник мыслей мудрых людей, названный им "Кругом чтения"[1], он сообщил об этом одному из своих друзей.

Через несколько дней этот "друг"[2] снова приехал к отцу и с первых же слов, обратясь к нему, сказал, что его жена, и он, обдумав его план новой книги, пришли к заключению, что надо назвать ее не "Кругом чтения", а "На каждый день".

На это отец ответил, что "Круг чтения" ему больше нравится, так как слово "круг" дает представление о непрерываемости чтения, что он и хотел выразить этим заглавием.

Проходит полчаса, "друг" подходит опять к отцу и буквально повторяет ту же фразу.

На этот раз отец промолчал.

Вечером, когда "друг" собрался уезжать, он, прощаясь и держа руку отца в своей, снова сказал: "Все-таки, Лев Николаевич, я должен вам сказать, что моя жена и я,обдумывая..." — и т. д., опять то же самое.

— Нет, умирать, скорее умирать! — простонал отец, проводив друга. — В сущности, не все ли равно, "Круг чтения", "На каждый день". Нет, умирать пора, так жить больше нельзя.

И что же? Все-таки одно из изданий мыслей мудрецов было названо не "Круг чтения", а "На каждый день".

"Ах, душенька, с тех пор как появился этот господин ***, я, право, не знаю, что в сочинениях Льва Николаевича написано им и что написано г-ном ***", — с грустью говорила чистая сердцем и незлобивая покойница Марья Александровна Шмидт.

Такое вторжение в авторскую деятельность отца на языке "друга" носило скромное название, "предположительных поправок"[3], и несомненно, что Марья Александровна была права, ибо никто никогда не узнает, где кончается то, что писал отец, и где начинаются его уступки настойчивым "предположительным поправкам" г-на***, тем более что предусмотрительный советчик условился с моим отцом, чтобы он вместе с ответами возвращал ему все его подлинные письма. Таким образом, г-н*** предусмотрительно навсегда заметает плоды своих интриг.