Стиляги и гранит - 1

3. Стиляги и гранит

Пахучей весной 1930 года на Красной площади разобрали строительные леса, и перед глазами пугливых мешочников открылось невиданное гранитное сооружение (архитектор А. В. Щусев) в виде усеченной мексиканской пирамиды. На монолитном фризе красного гранита был ясно и коротко написан псевдоним покойного Вождя — Ленин. Утром 1 мая на пирамиду поднялось высшее руководство страны. Над плотно упакованными в пролетарские гимнастерки и картузы двурушниками, британскими шпионами и сионистами во главе с агентом царской охранки по кличке Горный Орел возвышалась одна-единственная фетровая шляпа. Спрашивается, каким образом на пирамиду из лучших сортов гранита, порфира и лабрадорита затесался буржуазный выскочка? Кто позволил сионисту (1949) и двурушнику (1957), скрывшему свое дворянское происхождение под псевдоним «Молотов» с факультативным титулом «Чугунный зад», нагло носить фетровую шляпу и повязывать шелковый галстук?

Куда смотрели рабочие и крестьяне? — на пустые витрины ГУМа или на людную трибуну Мавзолея Ленина?

В весенний сезон 1946 года подавляющее большинство вождей повязало галстуки. В оппозиционном меньшинстве из двенадцати оказались трое — британский шпион Клим Ворошилов, двурушник Маленков и двурушник Булганин. Даже убежденные славянофилы партии — Каганович, Шверник и Микоян — купили фетровые шляпы пражского производства.

Кто так нагло разлагал советскую цивилизацию — до сих пор остается загадкой.

Знатоки советской культуры сигнализируют, что первый модно одетый рядовой москвич (в Питере, разумеется, «стиляги» зародились раньше, Питер всегда был заводилой крутых перемен) появился в 1952 году. Балбес призывного возраста, похожий на колорадского жука, напевая, сошел с гранитной лестницы Центрального телеграфа, красуясь лихо закрученным «коком» на голове, сел на белобокий мотороллер и укатил, гад, в неизвестном направлении.

Куда смотрели мусора?

Почему вредителя в клетчатом пиджаке не убили сразу?

Люди войны, труда, культуры, спорта не покладая рук насаждали лесозащитные полосы, рыли глубокие каналы, дергали колхозные колоски, а по столице коммунизма разгуливал пестро одетый враг народа.

По идее, надо было запретить науку, культуру, просвещение, спорт (даже футбол, если на то пошло!), закрыть шумные кабаки, танцплощадки и пляжи и уж потом дружно поворачивать реки, дробить камни и собирать колоски до тех пор, пока не станет воды, травы и жизни. Ясное дело, за спиной провокатора прятались поджигатели войны и космополиты, засевшие в древнем Кремле, потому что «гнусавые буги-вуги, топот и визг скотского веселья», как справедливо подметил народный комик Аркадий Райкин, безнаказанно плодились и расползались по просторам нашей чудесной Родины.

А вызывающе одетому чуваку были до феньки поджигатели войны, колорадский жук и народное мнение. Его кумирами были не свинарка и пастух с бледно-зеленого Валдая, а штатские кинозвезды Джеймс Дин и Лиз Тейлор, не ватага кубанских казаков, а подтянутые ковбои с походкой Генри Фонда, не саратовские страдания Лебедева Кумача, а стильный свинг Элвиса Пресли. А кто нам докажет, что этот дебил на мотороллере не предпочитал реваншиста Микки Мауса нашему горячо любимому Горному Орлу?

Народ был прав, первопроходцев упадочного образа жизни выводили не в пролетарских подвалах, а в гранитных домах Садовой-Кудринской, в поселке Масловка и на Ленинских Горах. У папаш был пост за границей, у мамаш доходное место в Барвихе и Жуковке. На огонек запросто приходили то Семен Царапкин из Вашингтона, то Михаил Ботвинник из Амстердама, то Федор Богородский из Бомбея, то Виктор Чукарин из Хельсинки. Не проходили мимо и настоящие фирмачи. Ведь Поль Робсон и Рэндольф Херст Младший ночевали не в рабочем общежитии?

В душевнобольной Москве лишь на одном пятачке играли (и как лабали!) виртуозы джаза Тумаркин, Мильдер и Саульский. В этот «коктейль-холл» приходили не передовики производства в кирзовых сапогах, а отборный, стильный народ — Ян Рокотов, Лешка Баташев, Вовик Шамберг, Элька Белютин, Олежек Прокофьев, Феликс Збарский, Алекс Быстренин, Вова Мороз, Боря Марушкин, Кока Батак, Рудик Белуга и, конечно, десять племянников самого Микояна, Чуваки отлично знали, что такое «музыка духовной нищеты», модный покрой костюма и содержание последнего заграничного фильма.

Характерный типаж атаковали сатирики.

Знаменитые карикатуристы Черемных, Сойфертис, Ганф (выбирайте по вкусу), как могли, измывались над отрицательным образом советской действительности. Известные комики сцены — Штепсель и Тарапунька — потешали народ до слез, а как подавали мерзкий типаж Миров и Новицкий, лучше не вспоминать, обхохочешься!

Маститый историк Борис Марушкин вспоминает молодость:

— В Москву я приехал в лаптях обутый. В вузе сидели с иголки одетые студенты отборных советских фамилий. Год я сгорал от стыда за свой подлый вид. На втором курсе, питаясь впроголодь, я скопил башли на мокасины без дурацких шнурков. На третьем у меня появился штатский пиджак с очаровательным разрезом на заднице. На четвертом я отпустил прическу погуще, а на пятом дочка маршала Батова уже строила мне глазки.

В Институте международных отношений, где понтил сибиряк Марушкин, иначе было нельзя. За партой сидели зять товарища Маленкова, племянники Молотова и Микояна, презиравшие отсталые массы.

Дальновидный завсегдатай «коктейль-холла» стал зятем маршала Батова и сразу взлетел на пятнадцатый этаж со всеми удобствами и гранитным камином в гостиной. Что ни говорите, а приятно, когда быстроходный лифт не тульской, а немецкой работы выносит вас наверх («все выше, и выше, и выше!»), нос к носу с первой скрипкой мира Давидом Ойстрахом, или другой раз с модным писателем Евтушенко, или, подмигивая глазом, с дочкой Горного Орла.

У иных стиляг судьба ломалась, как сгоревшая спичка.

В 1952 году у закройщика Гриши Шамберга оставался один заказчик в древнем Кремле, Георгий Максимильянович Маленков, временщик с коротким воображением. Тучный мастодонт, впоследствии оказавшийся ренегатом и двурушником, упорно заказывал полувоенные кителя и желтые картузы, над которыми давно потешались товарищи из Политбюро. Карьеру известного мастера кройки и шитья, а заодно и его пасынка, женатого на дочке двурушника, погубили не колорадские жуки и палачи (например, в Кремле окопался Андрей Андреевич Андреев, «палач народов Бухары и Самарканда!»), а эстетическая отсталость свата. Сначала пузача потеснили с гранитной трибуны Мавзолея, чтоб не портил своим допотопным картузом цивилизованный пейзаж, а затем с треском отфутболили на историческую родину в Оренбург, где, по слухам, доживали еще не старые предки, немецкие колонисты по фамилии Маленгофы.

Разоренному закройщику ничего не оставалось, как опуститься в убыточный комбинат «Швейремонтодежда», влачивший жалкое существование на заплатках к истлевшим кителям героев войны. Пасынок Вовик, женатый по любви на дочке кремлевского мазохиста, потерял блатное место консультанта МИДа и ночи напролет пил коньяк в «коктейль-холле» на Тверском бульваре. Мотор его мотороллера полетел к чертовой матери. И чувихи из Барвихи предпочитали столик Батака и Файбышенко, державших валютную фарцовку в своих руках.

Если коллективное руководство державы демонстрировало явный декадентский уклон от генеральной линии партии, то народные массы с отрядами дружинников и милиции упорно цеплялись за революционные завоевания и лупили стиляг по ногам и рукам невзирая на лица.

В просторную страну, куда не залетали чужеземные мухи, постоянно наезжали любопытные гастролеры западного мира. В 1950 году очень выделялся Поль Робсон («Полюшко-поле»), о всяких там, не ко сну будь сказано, «абелях» и «филби» не говорим, хотя свои чемоданы и они набивали не кирпичами, а фирменными шмотками. В 1951-м заявился физик Жолио-Кюри (нашел где лечиться, лопух!), в 1952-м прогрессивный бард Поль Элюар (у них что, лечиться не на что?), в 1953-м немецкая романистка Анна Зегерс (приехала на похороны Сталина), в 1954-м художник Диего Ривера (тоже лечиться!), в 1955-м сам Бертольд Брехт (лишняя премия не помешает!), в 1956-м француз Жерар Филипп (сняться на фоне гранитного Мавзолея). Достоверно известно, что крохоборы Исайя Берлин и баронесса Мура Будберг-Закревская дарили избранным поношенные галстуки!

Эти стильно одетые гастролеры попадали в отдельные квартиры с гранитным цоколем, а поношенные галстуки (люди добавляют — и носки!) оседали в гардеробах племянников Микояна, а оттуда в комках для желающих.

Перелицевать пиджак Поля Робсона (а возможно, и Рудольфа Абеля, — тот же рост, та же фирма), укоротить и сузить штаны (по-московски поуже) мог только пролетарский сын Слава Зайцев, звезда которого поднималась над темной Москвой. Слава о безупречной перелицовке докатилась до гранитных лестниц высотных зданий и неприступных этажей. Прожженные эстеты Боря Марушкин, Вовик Шамберг, дочка Горного Орла, не говоря уже о племянниках Микояна, давились в подвальной мастерской большого стилиста.

Модернизм свил надежное гнездо и в искусстве.

Городок советских художников Масловка — местожительство виднейших лауреатов, а не периферийной шелупони! Желтый небоскреб в виде русской буквы «П» прятался в густом зеленом парке. Многочисленное потомство созидателей советской культуры стиляги и тунеядцы, наркоманы и бляди мужского и женского пола, составляли значительную хевру врагов народа.

Известный карикатурист и куплетист Владимир Каневский рассказывает:

— Мой шурин, чемпион мира Виктор Чукарин, привез из Хельсинки фирменную радиолу с четырьмя регистрами на 16, 33, 45 и 78 оборотов. Можешь себе представить, чувак, что на такой вертушке я мог поставить все диски мира!

Действительно, совершенную вертушку Каневского я видел в 1954 году. Сравнить ее с ручным патефоном «Грампласттрест» со станции Апрелевка и в голову не придет.