Родные и близкие - 28

После моего непоступления в университет я работала на почте. Сама нашла работу. Первая запись в  трудовой книжке – Горловский узел связи, почтовое отделение №21.

Почту я носила на посёлке Победа. Чудны дела твои, Господи! Сейчас на той улице, где я носила почту, живёт мой друг! Конечно, тогда он там ещё не жил. Улицы у меня были две – «в длину», несколько поперечных и пара-тройка переулков. Две доставки, сумка весом в 20-35 килограммов (мы взвешивали!) – почты тогда было очень много, пенсии… Работа простая, но ответственная. Грязи намесишься – будь здоров. В городе, впрочем, было не легче – на этажи побегать. Это потом сделали ящики на втором этаже, а позже и вообще почта захирела. А мы – носили. Да ещё мне досталось время, когда проходил двадцать четвёртый съезд КПСС – газеты были толстенные! До сих пор правое плечо у меня выше, чем левое – так я ходила, ремень на сумке поддерживала.

Почту мне носить нравилось. Люди выписывали много газет, журналов, получали много писем. Очень редко встречались дома, куда я не заносила хотя бы одну газету. Людей интересных встречаешь, разговоры разные ведёшь. Собаки, правда, пугали здорово – на меня однажды напала - такая огромная! Я ей бросила в морду целую пачку газет – меня даже никто не ругал, как-то разобрали газеты, да и всё.

Люди видели, что почту носит девчонка, и жалели меня. Старались кто яблочко дать, кто конфетку, как ребёнку. Пенсию носишь – тебе обязательно двадцать-тридцать копеек, а то и рубль сунут. Первое время было страшно неудобно, а потом ничего – втянулась: это стало приличным дополнением к скудной минимальной зарплате почтальона. Я с тех пор сама обязательно почтальонам даю чаевые – знаю, какая это неблагодарная и трудная работа.

А как люди писем ждали! А какие письма приходили! Часто приходило письмо из тюрьмы одной женщине – от сына. Приходило оно всегда открытое. Мы думали потому, что в нём всегда очень много страниц, целая тетрадка, но потом, много позже, я поняла, что это просто его вскрывала цензура. Однажды мы прочитали (каюсь!) такое письмо. Какие слёзы, какая боль! Мне рассказали, что мальчик, который писал эти письма, попал в тюрьму практически случайно – был в компании, которая побила человека. Человек умер. Всех посадили. Не думаю, что он пришёл из тюрьмы  нормальным членом общества. И таких историй – бесчисленно…

У меня на участке жили, в основном, семьи шахтёров – это же под самой шахтой имени Ленина. Те, кто посовременнее, жили зажиточно – большие дома, хорошая мебель. Шахтёрские вдовы и старухи жили скромно, если не сказать, бедно. Но в целом посёлок Победа был зелёный, в садах, хотя асфальта на проезжей части не было – только жужелица, остатки сожженного угля. Здесь я впервые выплачивала пенсию женщине-шахтёру: она была молодая, весёлая и симпатичная. Ей было всего 45 лет, и она искренне смеялась моему удивлению – таких молодых пенсионеров мне видеть не приходилось.

В одном из крохотных, тёмных флигелей жила слепая бабушка. К ней приходили такие же древние, как она, подружки и помогали ей готовить еду, убирать. Что-то приносили. Сын и невестка, которые жили в большом красивом доме в другом углу усадьбы, очень редко заходили во флигель. Она получала пенсии – 10 рублей! Даже по тем временам это было ничтожно мало! Я узнала, что она всю жизнь проработала санитаркой в больнице. Пятьдесят лет! Пятьдесят! И всего - десять рублей… Она всегда оставляла для меня яблоко, когда я приносила пенсию. Не взять это крохотное сморщенное страшненькое яблочко было нельзя – я брала, чуть ли не давясь слезами. Мне было её жалко

Я ходила на работу каждый день к восьми утра. Выходила на трамвайную остановку (тогда по нашей улице Пушкинской ходил трамвай №5) и ждала трамвая. А мимо меня: в одну сторону – студенты в иняз, в другую – студенты в политех! Обидно!... До жути! Неужели я такая тупая, что не могу поступить в университет? И если первые месяцы я наслаждалась тем, что мне ничего не надо учить, то позже закусила удила. А для меня это главное – закусить удила. Тогда я чего хочешь достигну.