Родные и близкие - 18

Глава 14

Мама в школе была на своём месте. Её уроки любили – она никогда не повышала голос, искала, как сейчас принято говорить, инновационные методы преподавания (тогда это называлось по-другому), ставила со своими учениками спектакли, проводила интересные вечера, ходила в походы…

В 1953 году родилась я. Я донбассовка в первом поколении – родилась я в Горловке, в третьей больнице, недалеко от азотно-тукового завода, и поэтому мне «дым Отечества и сладок, и приятен».

Я не знаю, успел ли папа пожить в квартире, которую нам дали – на улице Хасановской,7, квартира 12, но я себя начала помнить отсюда. Квартира была на втором этаже – это была часть огромной, во все два этажа, квартиры бывшего директора завода Кистерского. Как видите, социальное неравенство было даже в самые рассоветские времена: по одной комнате в одной квартире – учителям и четыре квартиры в одну – для директора. Но я сразу вспоминаю дядю Стёпу, который, будучи секретарём горкома партии, жил на съёмных квартирах…

Нам достался кабинет и гостиная. Комнаты были хорошие – светлые, большие (позже мама свободно обменяла нашу двухкомнатную на трёхкомнатную в центре города – и новогорловская была больше!). В кабинет вела дверь, обитая чёрным дерматином. В закуточке за дверью было моё царство – там жили мои куклы. А вообще-то это была спальня с двумя кроватями и детским столиком. С этим столиком, который сделал наш родственник по линии папы дядя Петя Кольцов, у меня тоже связано воспоминание.

Коля в чём-то провинился, и его поставили на колени. Был у мамы такой метод воспитания. Он стоял перед столиком, который был застелен белым ватманом. А  наказывала мама только до момента, когда мы просили прощения. Наказали – попросил прощения, хоть в ту же минуту, - будешь прощён. Но тут Коля почему-то заупрямился. И стоял довольно долго. От переживаний у него прошла кровь из носа. И у меня перед глазами до сих пор картина: из носа у Коли на белый ватман капает красная кровь, а он, намеренно, никого не зовёт, чтобы, значит, прониклись несправедливостью наказания. И, как всегда, ревущая я.

В большой комнате стояла огромная китайская роза, которая непрерывно цвела, шифоньер, на который мы с Колей любили, в отсутствие мамы, забираться и сидеть, свесив ноги, ещё одна кровать (позже – диван), этажерка с книгами и приёмник «Днепр-58». Малое количество вещей давало жизненный простор, и совсем не напрягало отсутствие ковров – только одна ковровая дорожка пересекала зал наискосок.

Мы любили, когда мама была с нами. Тогда мы устраивались на широкой кровати – один рядом с мамой, другой в ногах, и она нам читала. Всякие книги, стихи, сказки. Я даже помню строчку из какой-то детской поэмы, где были слова: «А Юка, остренький глазок, нас тайной вёл тропою…» На этих словах я всегда заливалась смехом и приставляла к глазу тюбик от губной помады в виде кремлёвской башни. Очень меня смешил этот «остренький глазок» из какой-то, видимо, патриотической поэмы. Но таких вечеров было мало – мама была занята: надо было прокормить нас. Мы часто оставались вдвоём. Она закрывала нас на ключ. Чего мы только ни делали! Стирали куклу – несчастная тряпичная лялька уже никогда не обрела того лоска, который был до нашей «стирки». Бегали. Играли во «врача» - я была врач, а Коля пациент. Он вышел, а «врач» закрылся на английский замок. Мне было, наверно, года два-три, Коле – около пяти-шести. Он взял молоток и начал стучать по  дерматиновой двери – пытался открыть. Естественно, ничего не вышло, а за дверью рыдала я. Как-то дверь открыли (кто-то пришёл), и на ней уже навсегда остались вмятины от Колиного молотка.

Игрушки были разные, многие сохранились. Жёлтый плюшевый мишка (с ним я спала до самого десятого класса) есть и до сих пор. Он облезлый и старый, но выбросить я его не смогу, наверное, никогда. Большая фарфоровая кукла Лиза (но не та, которую стирали!) была у нас очень долго - до Колиной женитьбы. Она была потрёпанная жизнью, с разбитым носом и вылезшими и заменёнными мною на капроновые нитки волосами. Но я её любила, и она гордо восседала на шкафу.  Первая жена брата выбросила её на помойку - она не могла представить, за что можно любить такую уродливую куклу. А она была - подарок папы...