Родные и близкие - 8

Глава 8

Вслед за Григорием шла Ксения. Это был ребёнок, отличавшийся от всей семьи.  Ей даже имя, случайно, конечно, подобрали совершенно точно: Ксения означает “чужая”. Знаете, так бывает. Все были, как уголь, черноволосые, - она была русая, почти рыженькая. Глаза у всех карие, а у неё светлые, зелёные в коричневую крапинку. Все красивые, а она так себе. Всем гулять, потому что маленькие, а Ксении как старшей (Маня уже была замужем и жила в другом селе и даже районе) - работать и работать. Она и работала всю жизнь – как каторжная. За двоих – за себя и несостоявшегося мужа, который оставил ей сына и куда-то пропал. В 1945 году, в апреле родился Анатолий, наш двоюродный брат. Дитя военного времени, мой брат испытал всё, что полагалось ребёнку с прочерком в метрике. Он рос очень своенравным, диковатым, упрямым. Я в те годы была у бабушки (после смерти нашего папы бабушка приехала и забрала меня на целых два с половиной года), а Толя был примерно в шестом классе.  Я училась читать по его книгам - в четыре с половиной года я читала “Родную литературу” для шестого класса:

“ И когда под солнцем мая пионерский шёлк флажка...”, “Ленинградцы, дети мои, ленинградцы, гордость моя...” Джамбул Джабаев. Или Сулейман Стальский. Почему-то я любила  “творчество народов СССР”. Однажды я читала тёте Сене и Толе эту книгу - громко и с выражением. И тут к нам пришёл директор школы – уговаривать Анатолия, чтобы он вернулся в школу, которую он бросил после того, как кто-то обозвал его «байстрюком» - обидным прозвищем безотцовщины. Ни в какую! Уговорить его не смогли.

Мать справиться с ним так и не сумела. И никто не сумел. Характер у него был трудный. Слишком рано Толя узнал и что такое выпивка, и курение, и прочее… Так и остался с незаконченной семилеткой. Так и в армию ушёл. До армии женился, родился сын Саша. Жена Надя, толстая, рыхлая, ленивая, довольно зловредная девица, жила со свекровью, то есть с тётей Сеней, и бабушкой.

Тем не менее, Толя стал отличным механизатором, прожил со своей женой примерно лет тридцать, вырастил троих детей, а потом, по слухам (мы как-то потерялись во времени и пространстве), ушёл к другой женщине… Несколько лет назад ко мне дошли слухи, что он живёт в селе Дачном под Одессой, но поехать туда я так и не собралась…

Тётя Сеня мне очень нравилась. Она была мне близка по духу. Сельская женщина, она обладала замечательным чувством такта, была деликатной и щедрой. Может быть, потому, что была наиболее незащищённой среди всех и сама всю жизнь отчаянно боролась за кусок хлеба?

Она обладала замечательным чувством юмора и любила всевозможные розыгрыши. Один мне запомнился на всю жизнь.

Мы гостили у тёти Сени. Бабушки уже в живых не было. Просторный – почти гектар – двор с огородом, довольно большой дом, погреб, летняя кухня, которую строила вся семья, - нормальное сельское подворье. Мы с братом, а было нам, соответственно, четырнадцать и семнадцать лет, спали всё лето во дворе. На дровах была разложена трава, сверху набросаны всевозможные фуфайки и старые пальто, потом простыни-одеяла… И – всю ночь над тобой шевелящиеся звёзды, до которых вот-вот дотянешься рукой. А был август, звездопад, желаний можно было загадать – море… Мы лежим, уставившись в небо, и считаем падающие звёзды. Вдруг со стороны кладбища (а оно на пригорке, недалеко, нам хорошо видно) движется нечто белое. Я в страхе зажмуриваю глаза. Это «белое» взмахивает крыльями или чем-то ещё и плывёт ко мне. Я дико визжу, и тут… оказывается, что привидение – это наша серьёзная тётя Сеня! Были и слёзы, и смех!

Кстати, когда перед отъездом мы разобрали своё королевское ложе, из-под сгоревшей от жара травы выползло штук триста, да-да, триста, огромных степных пауков-каракуртов. Они мирно соседствовали с нами всё лето, ни разу нам не показавшись! Им было там тепло. Да, если бы мы знали об этом, вряд ли августовские ночи имели бы для нас такое очарование… Но, оказывается, мирное сосуществование возможно в любой ситуации…

Тётя Сеня была невероятно, каторжно работящей. Работала всю жизнь в колхозе. Кто-то учился, кто-то уехал искать новую жизнь, а она – пахала. Иногда – в полном смысле. Как после войны, когда не было лошадей - в плуг впрягались женщины...

Помню, когда-то, ранним летом, она взяла меня, ещё младшую школьницу, прибывшую к ним на каникулы, в поле. Это было примерно полпятого утра. До сих пор у меня перед глазами расчерченная на ровные квадраты земля – до самого горизонта. Зелёная, жёлтая, чёрная… Что-то дозревает, что-то ещё в зелени, а где-то земля лежит под паром… В этих местах холмистая равнина, сёла, как правило, лежат в долине между холмами, а поля – на холмах. В предрассветной дымке уже всё видно, но так трепетно, прозрачно… Очень красиво.

Ещё не взошло солнце, а грузовик уже привёз нас на поле, где росла так называемая «гибридная кукуруза». Это были большие, рослые стебли и маленькие - рядами. Мужские и женские особи. Их надо было взаимоопылить: соединить метёлочки. И тогда получался крепкий, красивый початок. И я вместе со своей тётей прошла все эти длиннющие «гоны», и мы выполнили норму. …Она эти нормы выполняла всю свою жизнь.

С тётей Сеней мы ходили в соседнее село – совхоз «Большевик» за вишнями. Мы шли по мягкой пыли сельской улицы, и она рассказывала мне: здесь живут такие-то, здесь эти, а вот тут – наши дальние родственники. Она научила меня доить корову и никогда не выдавала моих тайн никому. С нею мы ходили к портнихе - там мне (впервые в жизни!) сшили модное платье “с пониженной талией” - белое, в цветочек, мне оно очень нравилось. Было мне тогда лет девять, что ли.

С нею я впервые ездила «на базар». В селе не было своего базара, и поездка была настоящим событием. В конторе совхоза выписывались кони и телега. Сборы начинались с вечера, но настоящая подготовка начиналась часа в два ночи. В телегу укладывалось то, что должно было продаваться: мешки с зерном – пшеницей и кукурузой, куры, связанные попарно, если был – поросёнок. Обычно «на базар» ездили коллективно – так было выгоднее и безопаснее.

Взяли и меня, одели, как капусту (ночи были уже холодные – осень). Ехали долго, медленно, хотя базар находился километрах в двенадцати в соседнем селе Петроверовка. Но туда вела не очень хорошая дорога, которая, к тому же, перемежалась всякими оврагами, и коней надо было вести в поводу, а пассажиры должны были слезть.

Приехали мы ещё глубокой ночью. А с рассветом на базаре началась бурная жизнь. Я особо ничего не запомнила, кроме того, что мне… не купили дудочку. Я так просила, просто умоляла. Она стоила, помнится, пятьдесят копеек (десяток яиц – семьдесят!), была разукрашена выжженными на ней узорами и - наверное! - свистела! Это была такая дудочка! Но практичная тётя Сеня не усмотрела в ней необходимости и отмахнулась от меня. …Вы даже не представляете степени моего несчастья! Столько лет прошло, а я, как только увижу подобную свирельку, сразу вспоминаю ту, которую мне так и не купили… Хотя не знаю, для чего она мне была нужна .

Тётя Сеня прожила всю жизнь одна. Всю жизнь. Я не помню, чтобы в доме её когда-нибудь был мужчина, даже временно. Сначала стеснялась сына,  а может быть, ждала того, кто был его отцом. Потом – ушли годы. И только в конце жизни у неё вдруг засветилась надежда на личное счастье: когда она уже жила в Краснознаменке, недалеко от тёти Мани, сосед, живущий впереди, разглядел под грубой одеждой и усталой внешностью чистую душу нашей тёти Сени. Они начали робко встречаться. Даже и говорить не приходится о каких-то «амурах»! Люди немолодые – за шестьдесят. Им просто было приятно даже сено вместе ворошить! Но – возмутились дети с обеих сторон, может быть, боявшиеся, чтобы возможные супруги не помешали им получить когда-то вероятное наследство, а может быть, воспринявшие симпатию двух немолодых людей как непростительную блажь. Сначала от инфаркта скончался сосед, потом, через год, от тоски, я думаю, случился инсульт у тёти Сени. Чуть больше чем за две недели до рождения моего старшего сына она умерла. Я помню, я приехала к ней в апреле, беременная, в больницу. Поговорили о чём-то незначительно, то есть, говорила я, а она только смотрела на меня печальными, полными слёз, глазами, попрощались, и я пошла по коридору, не оглядываясь. И вдруг, отчётливо и ясно, поняла: больше я её никогда не увижу – мою дорогую тётю Сеню. Никогда. Так и вышло. 22 апреля 1978 года её не стало. Ей было всего 64 года. Из наших она ушла раньше всех, если не считать папу.

Мне так жаль, что у неё была многотрудная и несчастливая жизнь – тётя Сеня заслуживала лучшего.