{142} [Чудо в Большом театре][i]
… Аплодисменты в Большом театре, как картечь, неслись по полуциркулям коридоров. Я в коридоре, волнуясь не только за судьбу фильма, но и за слюни. Последняя часть пронеслась на слюнях.
Взбираясь все выше от партера в бельэтаж, с яруса на ярус, по мере того как возрастает волнение, жадно и встревоженно ловлю отдельные взрывы аплодисментов.
Пока внезапно, как картечь, не срывается зрительный зал в целом — раз (это пошел кадр с алым флагом).
Два — это по штабу генералов грохнули орудия «Потемкина» в ответ на расстрел Одессы.
Продолжаю блуждать по пустынным концентрическим коридорам.
Никого.
Даже вахтеры все забрались внутрь. Зрелище необычайное, впервые за историю в ГАБТ — кино.
Сейчас будет третья «картечь». «Потемкин» уйдет через адмиральскую эскадру, «победно рея знаменем свободы».
И вдруг — холодный пот.
Всякое иное волнение забыто и перебито.
Слюни!!
Боже мой: слюни!
Слюни…
Впопыхах в монтажной мы забыли склеить конец последней части фильма[ii].
Монтажные куски финала — встречи с эскадрой — крохотные.
Чтобы они не разлетались, не перепутались, я слепляю их слюной.
Потом передаю монтажницам в склейку. Смотрю первый вариант. Рву его. Монтирую второй — снова рву.
И вдруг я отчетливо вспоминаю — монтажница не успела склеить {143} последний окончательный вариант. Тот самый, который из коробки уже вылез на бобину.
Цепкий ацетон не заменил слюны.
А последний ролик, знаю по времени, слышу по музыке — уже пошел!
Чем я могу помочь?!
Бессмысленно, ярусами полуциркульных коридоров сбегаю вниз — они сливаются в спираль, в штопор, и этим винтом хочется вонзиться, врезаться, вкопаться в подвалы, в землю, в ничто.
Сейчас будет обрыв!
Дробью посыпятся из аппарата куски…
И будет сорвано дыхание финала картины.
И вдруг, представьте! Чудо! Слюна выдерживает!
Картина домчалась до конца.
И мы глазам не верим, на монтажном столе потом без малейшего усилия отлепляя друг от друга те самые крохотные куски, которые, держась друг за друга чудодейственной силой как целое промчались сквозь проекционный аппарат!..
[i] Рукопись — недатированный, трудно читаемый черновик, расшифрованный В. П. Коршуновой. Возможно, этот набросок связан с планом главы «Большой театр» (май 1946 г.), где Э. хотел рассказать о своих «вторжениях» на подмостки прославленного московского театра: показе сцены из «Мудреца» на юбилейном вечере Мейерхольда (1923), участии в торжествах по поводу {402} 15‑летия советского кино (1935), постановке оперы «Валькирия» (1940) и др. Среди этих событий упомянута и премьера «Потемкина» 24 декабря 1925 г. на торжественном заседании, посвященном 20‑летию первой русской революции.
[ii] Поскольку монтаж фильма продолжался до последнего часа и негатив не был еще смонтирован, оказалось невозможным отпечатать копию без монтажных склеек, и на вечере в Большом театре была показана единственная рабочая копия.
Свободное копирование
