{92} Мадам Гильбер[i]
«Tu est folle, Yvette: тебя освищут», — говорит ей Сарду.
У нее рискованная мысль: в песенке, где падает голова убийцы с гильотины, она задумала ронять кепку с куском свинца, в которой она ее исполняет.
«Глухой звук свинца о подмостки даст нужный акцент упавшей головы…»
Она, конечно, не послушала Сарду. И публика в порыве восторга разнесла скамьи…
Париж. 1930 год. Мадам Иветт Гильбер мне сама рассказывает об этом.
Почему я в Париже?
На пути в Америку.
Почему у мадам Иветт?
Потому что безумно томлюсь в Париже от свежей весны, переходящей к пыльному лету.
Отдушины — предзакатные прогулки на Иль Сен-Луи[ii], мимо домов, кажущихся декорациями к «Сирано де Бержераку», хотя они и подлинные отели по типу тех, что овеяны романтикой тройки мушкетеров или великосветской неприступности, в которую проникает более поздний представитель юношеских идеалов — Рокамболь[iii].
Бал-мюзетт.
Парижскую пыль я помню с раннего детства — с первого посещения этого дивного города. Тогда мне было лет девять. Мы путешествовали: Monsieur, Madame et bйbй (то есть я с папой, мамой и гувернанткой).
Воспоминания той поездки весьма односторонни.
Иветт!
Мне трудно вспомнить, когда именно как символ Парижа вы {93} вошли в мечты кудрявого благовоспитанного рижского мальчика с локонами и кружевным воротничком а la лорд Фаунтлерой[iv].
Ваш облик, вероятнее всего, завез мой папб.
Папб, неизменно летом ездивший в Париж. Привозивший вороха… articles parisiens друзьям и знакомым. Открытки с Отеро и Клео де Мерод. С альбомами фотопоз признанных красавиц, с альбомами, где в последовательности фотопоз развертывались чуть-чуть скабрезные и очень сентиментальные перипетии девических судеб — будущее кино! Альбомы, полные видов Ниццы, подкрашенных голубой акварелью вверху и розовой внизу.
Папб, любивший пестрые галстуки.
Папб, в Мэзон de blanc увидевший великолепный гофрированный галстук. Зашедший его купить. Не хотевший брать… два.
И лишь на вопрос: «А разве у вашей дамы только одна нога?» — сообразивший, что за галстук он принял подвязку.
Папб — один из самых цветистых представителей архитектурного декаданса, стиля модерн.
Папб — безудержный прозелит de l’art pompier.
Pompeux in his behaviour.
Арривист.
Селфмэйдмен.
С претензией на австрийский титул по случаю случайного созвучия фамилии с каким-то замком.
Папб — опора церкви и самодержавия. Действительный статский советник по ведомству императрицы Марии[v].
Папб — о сорока парах лаковых ботинок, с каталогом-списком, где поименованы приметы: «с царапиной» etc. С курьером Озолсом в мундире, подававшем по списку желанную пару из подобия многоярусного крольчатника, подвешенного в коридоре.
Папб — растягивавший человеческие профили на высоту полутора этажей в отделке углов зданий.
Вытягивавший руки женщин, сделанных из железа водосточных {94} труб, под прямым углом к зданию [и] с золотыми кольцами в руках. Как интересно стекали дождевые воды по их жестяным промежностям.
Папб — победно взвивавший в небо хвосты штукатурных львов — lions de plвtre, нагромождаемых на верха домов.
Папб — сам lion de plвtre. Тщеславный, мелкий, непомерно толстый, трудолюбивый, несчастный, разорившийся, но не покидавший белых перчаток (в будни!) и идеального крахмала воротничков. И мне по наследству передавший болезненную страсть к накруту — я чем мог старался сублимировать ее хотя бы в увлеченье католическим барокко и витиеватостью ацтеков.
Папб — вселивший в меня весь костер мелкобуржуазных страстишек нувориша и не сумевший учесть того, что в порядке эдиповского протеста я, неся их, буду их ненавидеть. И не упиваться незримо ими, но разъедать их упоение холодным глазом аналиста и учетчика.
Папб — увесивший столовую бесчисленными блюдами, подвешенными на проволочных «пауках» поверх цветных фоторепродукций… боярских свадеб Маковского!!.
Папб — ну ладно!..
Не об отцах и детях речь. И не счет-синодик хочу я здесь предъявлять покойному папаше — типичному хаус-тирану и рабу толстовского комильфо.
Но любопытно, что, верно, с ним у меня связан протест против «принятого» в поведении и в искусстве, презрение к начальству.
И… уход в искусство в тот самый день и час, когда он умер в Берлине!
А узнал я об этом совпадении… года три спустя[vi]!
Но я начинаю писать белым стихом. Надо кончать.
[i] Одна из самых ранних мемуарных глав, написанная 10.VII.1942 в Алма-Ате. Год спустя, в октябре 1943 г., Э. вернулся к идее написать о замечательной певице Иветт Гильбер (см. главу «Дама в черных перчатках»). Текст 1942 г., основным персонажем которого оказался Михаил Осипович Эйзенштейн, по теме примыкает к мемуарным главам о детстве.
[ii] Isle Saint-Louis (остров Святого Людовика) на Сене в центре Парижа (расположенный рядом с островом Сите, на котором находится собор Парижской Богоматери) сохранил средневековую планировку и многие старинные здания.
[iii] Главный персонаж многотомной детективной серии Алексиса Понсон дю Террайля (1829 – 1871).
[iv] Маленький лорд Фаунтлерой — герой одноименного романа (1886) популярной в конце XIX – начале XX века писательницы Фрэнсис Элизы Бёрнетт (1849 – 1924), американки английского происхождения. Мальчик-филантроп, перевоспитывающий деда-аристократа, воплощал Благовоспитанность и Доброту.
[v] Императрица Мария Федоровна ведала делами благотворительности. Не в последнюю очередь благодаря заслугам в этой области, но официально — «как городовой архитектор по чину» Михаил Осипович Эйзенштейн в 1916 г. получил потомственное дворянство. 29 ноября того же года Гербовое отделение слушало дело об утверждении герба рода Эйзенштейнов, по поводу чего Михаил Осипович направил из Юрьева (Тарту) проект герба и оттиск старинной печати. Среди его заслуг отмечалось и то, что он «более 20 лет занимался историей прибалтийских городов и подготовил рукопись “Материалы по истории прибалтийских народов”…» По сведениям, приведенным в статье Е. Агафоновой, М. Ивановой и В. Казанкова «Последние гербы Российского дворянства» («Гербоведъ», № 4, февраль 1993, с. 74 – 76), «герб не успели утвердить положенным порядком. Рассмотрев его в своем присутствии 29 ноября, Гербовое отделение уже не могло дать делу дальнейший ход».
Свободное копирование
