Музис

{89} Музис[i]

У околоточного надзирателя может быть самая неожиданная фамилия.

Особенно если он в Риге.

Ну кто, например, подумает, что у околоточного надзирателя может быть фамилия… Музис.

А между тем это именно так.

Отца моего школьного товарища — околоточного надзирателя — зовут Музис. Музис — объект моей зависти.

У Музиса — толстая, засаленная, набитая бумажками и записками — записная книжка с резинкой!

Вероятно, у Музисов это наследственная черта.

Так и вижу перед духовным взором своим папашу Музиса со своей засаленной записной книжкой во время обыска, ареста или «составления протокола».

Мой отец — архитектор.

И о нем вспоминаю чертежами, blue prints’ами[1], лекалами, рейсшинами, транспортирами и рейсфедерами.

Но никак не записными книжками.

Наследственности в области записных книжек у меня нет.

Очень завидую Музису.

Зависть живет до сих пор.

Не то чтобы у меня никогда не было книжек.

Даже в школе у меня бывали ежегодно новые книжечки с тисненной золотом надписью на обложке «Товарищ»: так называлась тогда общероссийская записная книжка гимназиста и школьника.

Кроме того, ежегодно появлялся и чисто прибалтийский немецкий «Jugendkalender»[2].

{90} Русско-немецкое смешение культуры характерно этими двумя книжечками, а во второй из них даже были стишки на эту тему.

Удивительно, как в памяти сохраняется всякая дрянь!

Впрочем, эта дрянь здесь к месту, потому что она целиком относится к моей биографии:

«… In город Riga я родился,
Erblickte ich das Licht der Welt,
И долго там я находился,
Weil’s mir ужасно da gefдllt…»[3].

Находился я в Риге действительно довольно долго, но не потому, что мне там особенно нравилось.

А потому, что папенька там служили старшим инженером по дорожной части Лифляндской губернии и занимались обширной архитектурно-строительной практикой.

Число построенных папенькой в Риге домов достигло, кажется, пятидесяти трех.

И есть целая улица, застроенная бешеным «стиль-модерном», которым увлекался мой дорогой родитель.

[Называлась] на двух рижских языках: Альбертовская улица — Albertstrasse.

С записными книжками была беда в другом.

Я никогда не умел и до сих пор не умею ими пользоваться.

Мне нечего было в них писать и записывать!

Горе продолжается и по сей день.

Нужное я всегда помню.

Необходимое лежит заметками в папках, и чего-нибудь специального для записи в книжку я никак не могу придумать.

Зато папки — ужас мой и смерть.

Их много.

Без конца.

И в каждой — «подборка» на какую-нибудь тему, Belegmaterial[4] на какую-нибудь бредовую мысль или мимолетное соображение.

Очень часто случается, что папка «ломится» от материала «доказательного» и «показательного» (иллюстративного), а тему, {91} для которой это собиралось (иногда годами!), я возьму да и…

забуду.

Надо было бы сделать «инвентарь» недодуманного и недописанного на сей день.

Своеобразный каталог моих обязательств перед самим собой.