Через пару дней, ночью, Григорьев вновь вызвал меня на допрос. Меня ввели в комнату устланную коврами китайского орнамента. В комнате стояли несколько кожаных кресел крупного размера.
Мы кивнули друг другу, и он предложил мне сесть.
- Мы желаем завершить твое дело возможно скорее. Что ты можешь нам еще сказать? Желаешь ли ты добавить чего-либо к твоим ответам в протоколе допроса?
Внезапно я решил противодействовать давлению подполковника. Причиной тому стала и длительность рассмотрения дела и мое медленное, но постоянное погружение в трясину событий, которых в данных условиях я никак не мог избежать. И я решил рассказать подполковнику всю голую правду, как она есть! Иначе потом будет поздно изменить сформировавшийся курс, этого фарса с его фиктивным обвинением, в которых меня заставили признаться применением методов следствия. И я решил отрицать всё, что было сказано, и затем записано в протоколы следствия.
- Гражданин подполковник!
- Слушаю.
- Мне следует что-то вам сказать.
- Что?
- Настоящим объявляю, что вес мои показания касающиеся господина Пэтча являются ложью.
Подполковник буквально вскочил, нервный и сердитый.
- Что такое? Что ты сказал? - спросил он с крайнем удивлением и недоверием. - Ты что под этим понимаешь?
Под этим я понимаю, что все так называемые факты и заявления сделанные мной, являются всего лишь частицами воображения, выдумки. Я никогда не работал и не занимался шпионажем в пользу американской секретной службы. И господин Пэтч никогда не просил меня выполнить что-либо записанное в протоколах допросов. Это вы и ваши люди навязали мне и превратили меня в шпиона!
Григорьев посмотрел на меня сумасшедшим взглядом. Он был сбит с толку. Я видел, как появилось свирепое выражение у него на лице. Он ведь понимал, что я говорю сущую правду. Осознавая, что я его одурачил, он внезапно начал смеяться и качать головой. Подняв папку листов допроса и показав их в мою сторону, сказал:
- Ты хочешь меня убедить, что все записанное здесь является фальшивкой? И что все это лишь твоя выдумка? Ты считаешь, что я поверю твоему заявлению? Занимаясь твоим делом, я провел три недели в Дайрене, пытаясь установить правду, допрашивая людей. И после всего этого, ты желаешь сказать мне, что я ничего не добился за все время, потратив его попусту, а ты разыгрывал всего лишь некий фарс?
Мне стало как-то жаль подполковника. Он ведь потратил два месяца кропотливо составляя свои бумаги. Это он поднял численность советских войск в Дайрене с десяти тысяч человек до ста тысяч человек, и это он, кто разоблачил все махинации американского разведчика. А сейчас, все его усилия сведены ни к чему и были зря. За такие промахи и ошибки он вряд ли бы получил очередную звездочку на погонах. Что-то действительно произошло с его непогрешимыми и безошибочными методами ведения следствия.
- Я по-настоящему очень сожалею, но я сказал вам правду. И это не ложь. Искренне извиняюсь за мои действия. Но, тем не менее, желаю, чтобы именно вы знали всю правду. Вы заслуживаете знать таковую и потратили много времени, работая с моим делом. Лучше знать правду сейчас, чем позднее.
Подполковник выглядел взволнованным. Его лицо стало красным. Я даже мог ощутить, как у него поднялось давление. Он опустился в свое кожаное кресло и, чуть успокоившись, закурил. Дым шел кольцами. Он, вероятно думал, как его могли обвести вокруг пальца и одновременно искал брешь в своих методах следствия. Что ему сейчас оставалось делать? После раздумья, он вызвал конвоиров, которые доставили меня в тюрьму.
При выходе я услышал, как из соседней комнаты раздавались крики. Там кого-то пытали. Крики и поим были столь нечеловечными, что я задрожал от услышанного. Григорьев, взглянув на меня, слабо улыбнулся и, ножам плечами, скачал:
- Тебе повезло, что ты избежал этого. Могло быть гораздо хуже.
Уже в камере я ощутил определенное облегчение от своего недавнего признания. Вне сомнения, я считал, что сделал правильный поступок. Другой вопрос заключался в том, что принесут мне такие признания, хотя опять-таки иной выбор отсутствовал.
Свободное копирование
