Продолжение войны и плена - 3

В одно утро однообразие нашей пленной жизни было нарушено небольшим, но приятным для нас событием. Немцы вернули командиру N-го Сибирского полка, герою Праснышской обороны полковнику А. Д. Барыбину, находившемуся с нами в плену в Нейссе, его Георгиевское золотое оружие. Произошло это так.

Часов в десять утра комендант попросил всех пленных офицеров выйти на плац. Когда мы все собрались, открылись ворота, и в наш лагерь въехала блестящая кавалькада немецких офицеров во главе с генералом. Сошли с коней и подошли к нам. Немецкий генерал громко вызвал: «Oberst Барыбин, пожалуйте сюда!» Когда полковник Барыбин вышел вперед, генерал по-немецки произнес следующую речь (один из немецких офицеров переводил ее на русский язык): «Во все времена и войны немцы отдавали должное храбрости. Этому есть исторические примеры, также вот и в эту войну полковник Барыбин со своим небольшим отрядом в бою под Праснышем был нами отрезан от своих и, несмотря на наше первое предложение сдаться, продолжал храбро сражаться. Потом положение его еще ухудшилось, когда отряд его был окружен со всех сторон. Мы второй раз предложили ему сдаться, с сохранением ему и его отряду оружия, – полковник Барыбин отказался и продолжал сражаться, пока остатки его отряда и он сам, раненый, не были взяты нами в плен. Ценя вашу храбрость, господин полковник Барыбин, мы, немцы, возвращаем вам ваше оружие!» При этом генерал передал шашку (золотое оружие, полученное полковником Барыбиным еще за Японскую войну) с портупеей и Георгиевским темляком полковнику Барыбину, причем все немцы «взяли под козырек» (отдали честь).

Полковник Барыбин молча принял свою шашку, одел на себя и, слегка кивнув головой немецкому генералу, отступил в наши ряды…

Немецкий генерал и его свита как-то смущенно переглянулись, молча сели на своих лошадей, раскрылись перед ними ворота, и они уехали.

Многие из нас ведь только теперь, из уст наших врагов, узнали о геройстве полковника Барыбина.

Мне очень понравился этот «красивый жест» со стороны немцев. Я невольно подумал, что если они отдают должное врагам за храбрость, то как же достойно награждают они своих героев. Я с горечью вспомнил, что наш герой-командир 106-го Уфимского полка полковник Отрыганьев в победном бою под Гумбиненом, отразивши не одну яростную атаку колонн 27-го Макензеновского корпуса и взявший при этом такие трофеи, как пятьсот пленных, четыре орудия, шесть пулеметов и около тысячи ружей, не был достойно награжден ни Георгиевским крестом, ни золотым оружием, ни чином генерала, а только очередным орденом! Как мы, офицеры-уфимцы, возмущены были тогда такой несправедливостью!

Но… зачем возмущаться, когда этого нашего героя уже нет в живых! В славном – тоже благодаря ему – победном бою под Серски-Ляс и Махарцами (3.II.1915 г.), где разбита была наголову свежая 42-я немецкая дивизия, он был тяжело ранен: во время атаки, лично вдохновляя полк своим мужеством, доблестный командир полка в критический момент боя очутился в самых цепях полка… Я как сейчас слышу громкий призыв его: «Уфимцы, вперед!» И уфимцы во главе с ним в стремительной атаке опрокинули немцев, причем в результате этой атаки были взяты нашим полком у немцев две важные позиции и трофеи: восемь офицеров, в том числе командир полка, и тысяча немецких солдат, шесть орудий и два пулемета, но во время этой атаки в самых цепях полка и погиб наш славный командир полка полковник Отрыганьев; огромный осколок шрапнели раздробил ему колено. Уже раненый, теряя от боли сознание, он, сдав командование полком полковнику Крикмейеру, все еще волновался – не за себя, а за исход боя, за свой полк, и только в пять часов вечера, когда ему доложили о взятии полком деревни Махарце, он успокоился.

И в следующие два дня, страдая от ужасной раны, при посещении его на перевязочном пункте (в лесу) командующим полком полковником Крикмейером, а потом полковником Соловьевым, он все время горячо интересовался действиями полка и отдельных офицеров. Да, это был блестящий образец командирской доблести!

А наградой ему за победу у Махарце был – деревянный крест!