Мы оставались на переднем крае пять дней, после чего утром, 11 июня, получили приказ отойти в тыл для отдыха. Это была хорошая новость: после тяжелого перехода и тяжелых пятидневных боев, когда поспать удавалось не более пяти часов в сутки, мы выдохлись. В хорошем настроении мы ехали в тыл, предвкушая отдых.
Следовало быть более осведомленными, и со временем, находясь в трудных ситуациях мы стали более скептично воспринимать обещания отдыха и отпуска. Когда мы добрались до тыла и собирались выйти из машин, пришел приказ развернуться и двигаться прямо на передовую. Неподалеку началась немецкая контратака. Лишение отдыха сильно огорчило, но делать было нечего. Мы развернули машины и двинулись обратно.
Наше командование спешно готовило комбинированную пехотную штурмовую группу с приданными танками для отражения немецкой контратаки. Как только я снова прибыл на передовую, мне приказали отправиться на нейтральную полосу для рекогносцировки. Вместе с офицером из артиллерийской службы наблюдения мы установили наблюдательный пункт и разработали план стрельб для поддержки штурма. К счастью, я неожиданно встретил старого друга, теперь офицера-минометчика Королевских стрелков. Он предложил объединить наши с ним минометные взводы. Мы установили наш НП в крестьянском доме, открытом противнику, в том числе одиночным снайперам, перед позициями Королевских стрелков. Одна пуля пролетела через окно на высоте моего лба точно в тот момент, когда я нагнулся посмотреть карту, что помешало мне сосредоточиться.
Подготовив план стрельб, я вернулся посовещаться с ударной группой для координации нашего огня с их движением. Атака осуществлялась пехотой (Рота D Нейла Гордона, одного из лучших командиров) и танками. Пока я стоял в ожидании на линии старта, случилось что-то, явно говорящее о выходе атаки из-под контроля. Танки, рота из первого гусарского, с пехотинцами роты D на броне, громыхая вышли на рубеж атаки. После чего, к моему изумлению, вместо того чтобы остановиться и обсудить последние детали, а также дать возможность пехоте сойти на землю, прошли дальше, даже не замедлив ход. Сначала я решил, что командир танкистов ошибся и сейчас вернется, чтобы начать атаку как положено, со стрелками в пешем строю, но секунды шли, а колонна продолжала преодолевать холм. Казалось командир никогда не слышал слово «координация»! Мы были готовы открыть огонь двумя нашими минометными взводами и двумя артиллерийскими полками, он же шел напролом без огневой поддержки. Теперь о ней не было и речи, потому что, не зная в точности его маршрута, мы боялись поразить своих же солдат. Им сейчас приходилось рассчитывать только на себя.
Штурмовая группа шла прямо на немецкий танковый батальон с «Тиграми», вооруженными 88-миллиметровыми пушками, против которых наши «Шерманы» были совершенно беззащитны. Немцы со свойственным им высокомерием называли «Шерманы» «зажигалкой Ронсон» - одна искорка и он горит. Конечно же вскоре после этого дурацкого прохода через рубеж атаки много танков заполыхало в кукурузном поле. Я бросился вперед посмотреть могу ли чем-то помочь в данный момент и встретил возвращающегося Нейла Гордона с обмотанным бинтами лицом. Ему прострелило обе щеки. Он не мог говорить, впрочем, из-за ранения или из-за горя было непонятно. Большая часть роты D, замечательные солдаты, была потеряна в первые страшные моменты боя.
Хотя наша атака не удалась, у противника появился повод задуматься. Я никогда не видел столь жаркого боя, ни до, ни после. Большинство поврежедений врагу нанес один из наших лейтенантов Джордж Бин. Несмотря на то, что был дважды ранен в начале атаки, он собрал около себя сержанта Скраттона, семерых стрелков и два танка. С ними он прорвал оборону врага справа и вошел в деревню ле Мешил-Патри. Там они некоторое время громили изумленных немцев. Когда Бина ранило снова, сержант Скраттон собрал всех выживших, и они без потерь отступили. За этот бой Джордж Бин был награжден Военным крестом, а сержант Скраттон – Военной медалью.
Хотя мне не дали возможности скоординировать план стрельб со штурмом, я сделал, что мог, дав огневую поддержку минометами. Заметив стога сена, я заподозрил, что они маскируют танки и поджег их фосфорными минами. Посыпавшиеся оттуда танковые экипажи подтвердили мою догадку. Сейчас, увидев печальную картину нашего разгрома, я приказал минометчикам открыть огонь, чтобы прикрыть отступление и блокировать попытки преследования со стороны немцев.
Индейский разведчик Королевских стрелков был с нами на НП и внимательно разглядывал лежащую впереди деревню. Внезапно напрягшись, он указал на немецкую каску в кукурузном поле. Он разглядел ее невооруженным глазом, я же с трудом отыскал ее в бинокль, поскольку была она в полутора тысячах ярдов. Да, это была действительно немецкая каска, возможно рядом было еще несколько.
Позвонив по полевому телефону на минометную батарею, я приказал дать несколько залпов. Разорвавшиеся мины вызвали поразительный эффект. Сотни немецких пехотинцев вскочили на ноги и побежали во всех направлениях. Та единственная каска выдала присутствие большого количества вражеской пехоты, собиравшейся атаковать. Это был мой шанс: я позвонил всем минометным расчетам и через секунды сотни мин были в воздухе. Использовалась смесь мощных осколочно-фугасных и зажигательных фосфорных снарядов. Эффект должен был быть опустошительным. Через несколько минут этой боевой единицы не существовало. Ее унесло в небеса.
Свободное копирование
