Большие перемены - 1

Глава 4. Большие перемены

После встречи с Генри в генуэзском поезде я принял судьбоносное решение:

отказаться от поездки в Париж и плыть на восток, в Палестину, на корабле "Patria". Пересечение Средиземного моря было весьма волнующим событием для юнца, вроде меня, чья эрудиция ограничивалась произведениями сэра Вальтера Скотта и других романтиков.

Среди ошарашивающе разнообразного по национальному составу народа на борту был даже отряд французского Иностранного легиона, путешествующий в низу, в тесноте, что казалось мне совершенно несовместимым с ореолом героизма.

В веселой толпе пассажиров из разных стран я очень подружился с молодым палестинским арабом из Яффо. Мы много времени проводили вместе, делились секретами, ощущая необычайную легкость общения. Тем не менее однажды он сказал, полушутя, что друзья мы на корабле, в Палестине мы - враги. Сказано было легко и весело, но напомнило, что дух интернациональной гармонии на борту "Patria" не может вытеснить горечь национального конфликта между арабами и евреями, унесшего много жизней в Палестине. Это путешествие вызвало предчувствие сложности политических и национальных проблем в Палестине и на Ближнем Востоке. Например, супруги из Индии поразились, когда я позиционировал себя сионистом и верноподданным британцем. Будучи индийскими националистами, выступающими против британского правления в Индии, они сразу сказали, что сионистские претензии на автономное еврейское государство противоречат верности Британии, поскольку именно она управляет Палестиной. Я признал, что здесь они правы, но в то же время чувствовал, что Британия в начале ее мандата на Палестину, благодаря своей политике, помогла евреям больше, чем любая другая страна. Позже, в тридцатые годы, когда эта политика становилась все более антисионистской, а еще больше в сороковые, когда она еще более пошла вразрез с еврейскими чаяниями, я все же не позволял себе забыть тот огромный первоначальный вклад в сионистское движение. Это оставалось в силе даже в 1948 году, когда я оказался под обстрелом английских солдат!

Политические дискуссии, впрочем, не отнимали много времени. В основном я наслаждался поездкой и отдыхал. В целом осталось впечатление очень приятного отпуска. Но все хорошее когда-то кончается. "Patria" причалила в Александрии. Я попрощался с попутчиками и сошел на берег. Тут мне и пригодились спортивные навыки: чтобы пробраться через толпы беспокойных египтян нужно было уметь бегать по пересеченной местности.

Египет произвел яркое впечатление. Однако, несмотря на восторги я сократил время пребывания в Александрии и Каире, поскольку чувствовал, что Палестина рядом и именно в Палестину я еду. Стремясь туда, я сел в поезд, уходящий из Каира.

Если вы не пересекали пустыню на египетском поезде, то не поймете всех нюансов этой тяжелой поездки. Рельсы шли вдоль северного побережья Синайского полуострова. Пейзаж был серым и монотонным, пока его не скрыла сильная песчаная буря, из-за которой перестал работать двигатель. Я ехал третьим классом в шумном неудобном вагоне, забитом пестрой толпой британских военных, египтян и синайских бедуинов. В Торонто жаркое и влажное лето, но в таком пекле, как этот остановившийся посреди пустыни поезд, мне бывать не приходилось. Главным приятным объектом моего внимания стала молодая арабка с пятью дочерьми, очень о них заботящаяся. Когда она попросила присмотреть за ними, я, потрясеннный романтическим поручением, выполнил его в столь изысканной манере средневекового рыцарства, что Айвенго наверняка похвалил бы меня.

По мере того, как непонятным образом оживший поезд медленно тащился через пустыню, мои волнения и предвкушения усиливались. Я следовал по пути, по которому Моисей и его последователи продвигались сорок лет. С приближением к Палестине мной овладевало странное чувство возвращения домой. Что-то подобное возможно испытывают иноземные ирландцы, когда возвращаются на землю предков - Изумрудный остров. Возможно, чувства еврея к тому, что его народ назвал Землей Израиля, еще сильнее, потому, что ни в какой другой стране он не чувствовал себя полностью дома после Рассеяния.

Я не был исключением. Некоторые сомнения вызывала сионистская идея, но не мои чувства к Палестине. Древний поезд тащился на север и пока он пыхтел на Иудейских горах, приближаясь к Иерусалиму, сильное чувство радости и умиротворения охватывало меня.

Неисчислимые поколения евреев мечтали увидеть великолепие Иерусалима, вдохнуть его чистый горный воздух, разглядеть холмы, которые простираются во всех направлениях: к Мертвому морю и прибрежной равнине с Иудейской пустыней на юг, к плодородным холмам Самарии на север. Мне повезло, моя мечта сбылась, реальность превзошла ожидания, все это опьянило меня.

В Иерусалиме я и хорошо знакомая мне супружеская пара Розенбергов из Торонто организовали себе экскурсию по стране. Нам повезло, нашим гидом был знаменитый Ерушалми. Прежде чем стать гидом он сражался в Первую мировую войну в рядах Еврейского легиона за Британию. Этот легион был частью войск генерала Алленби, когда он выбивал турок из Палестины и соседних стран. Ерушалми был приятного вида мужчина, смелый и грубоватый в придачу. Позже, на экскурсии, когда наша машина заблудилась в песках и оказалась в окружении враждебной толпы арабов, мы высоко оценили его жесткость и умение владеть оружием. Ерушалми показал нам окрестности Иерусалима, свозил ко всем святым могилам, познакомил с достопримечательностями, которыми изобилует город. И только потом повез в головокружительный тур по стране.

В те времена все население Палестины составляло около миллиона человек, евреи были незначительным меньшинством, числом не боле 160 тысяч. Но еврейские поселения стремительно возникали по всей стране. Маленькие, изолированные, они были настоящими оазисами в огромной бесплодной пустыне, контрастирующими с пустующей землей вокруг. Арабские крестьяне, конечно, тоже возделывали землю, но их нещадно эксплуатировали заграничные хозяева, чьи сельскохозяйственные приемы были стары и неэффективны. Нетрудно было определить разницу между этими двумя народами: евреи возделывали всего шесть процентов земли, но имели пятьдесят процентов рынка сельскохозяйственной продукции.

Вид этих созданных в труднейших условиях поселений напомнил мне, что писал Лоуренс Аравийский своей матери: «Их поселения как оазисы в пустыне. Чем скорее евреи возделают ее всю, тем лучше».