Американец в ГУЛАГе - 104

Глава 17

По причине того, что желудочки моего сердца были расширены, Ациньшу удалось вписать меня во вторую рабочую категорию – в результате меня не отправили на рудник, хотя мои ягодицы после отдыха и курса инъекций глюкозы достаточно округлились. Меня приписали к тому же бараку и к тому же бригадиру, Втырину, что и раньше. Все лето я провел в госпитале, и теперь дни становились короче, а по ночам было по-настоящему холодно. Бригаде Втырина было поручено разгружать кирпичи, цемент и бревна на железнодорожной станции. Работа эта была тяжелая, и изобрести какую-то туфту там было сложно. Моего друга Горелова больше со мной не было, и мне не удалось найти способ подкупить Втырина. 

Прошло совсем немного времени, как моя уверенность в своих силах снова начала меня покидать. Работа была очень тяжелой – в соотношении с тем количеством пищи и отдыха, что мы получали. Люди умирали ежедневно, в особенности пожилые. С наступлением холодов смертность повысилась. Нам выдали перчатки и телогрейки, а также штаны, но они были сильно изношены и плохо защищали от холода, а температура падала все ниже. Руки у меня мерзли постоянно. В этой местности, где нет больших водоемов и растительности, сентябрь переходит в зиму очень резко. На холоде онемевшие пальцы плохо удерживают рукоятки, рычаги, бревна или ящики – поэтому часто случались происшествия, нередко со смертельным исходом. Одного мужчину раздавило, когда мы выкатывали бревна с плоской платформы, используя два бревна в качестве направляющих. Двадцать или около того бревен внезапно покатилось вниз, а он был недостаточно проворен. Охранники выпихнули его тело с дороги на платформу, и сочащаяся кровью масса ждала нас там до наступления ночи, когда нам приказали отнести ее обратно в лагерь.     

Мои проблемы с кишечником вновь стали меня беспокоить, а потом отступили. Друзья по бараку пытались убедить меня в том, что это не жиры, а недостаток жиров провоцирует приступы. Мне дали жирного мяса из продуктовой посылки, чтобы стабилизировать кишечник.

Теперь, когда мы, спотыкаясь, выходили по утрам из лагерных ворот, на улице еще было темно. Вокруг стояли конвоиры, направив на нас автоматы. На поводках рвались и лаяли собаки, из их пастей шел пар. Перед обыском нужно было снять рукавицы и расстегнуть телогрейку – неважно, какие при этом стояли холода. Многие начинали дрожать, теряли контроль над собой и падали во время обыска, а потом другие заключенные волочили их по пути к месту работ – до тех пор, пока они не могли двигаться самостоятельно.

Еще один мужчина был погребен под упавшими бревнами, и заключенных заставили нести обратно в лагерь кричащее и кровоточащее тело. Лагерь назывался Зоной. Двоих охранников с собакой послали сопровождать группу, несущую того человека на носилках в Зону. У мужчины были раздроблены тазовые кости, а также он получил множественные внутренние повреждения. Он прожил еще несколько недель в госпитале под уходом Ациньша, а потом умер. Многие умирали по причине того, что теряли волю к жизни. Моя воля к жизни оставалась сильной, но меня тревожило, что я вновь начинаю ослабевать. К тому же я видел так много смертей вокруг, что возможность моей собственной близкой смерти воспринималась все более отчетливо.

Охранники, которые нас сторожили, были одеты в толстые валенки и овечьи дубленки поверх телогреек, заправленных в теплые штаны. У них были толстые меховые рукавицы. Они крали лес со стройки и разводили костры, чтобы греться. Когда температура стала опускаться почти до двадцати ниже нуля, нам тоже позволили разводить костры – если у нас было, из чего их сделать. Охранникам было все равно, откуда мы берем дрова для костров. Воровать можно было все, что угодно – кроме оружия. Все заключенные несли в лагерь древесину, чтобы пополнить тот скудный топливный паек, что выделялся нам на топку печи в бараке. Четверть всего принесенного забирала себе охрана для собственного использования. Они просто останавливали каждый четвертый ряд в конвое и приказывали – «сложить все сюда». Мы подчинялись. Если бы мы воспротивились, они бы просто запретили нам приносить дрова для себя – это было всем совершенно понятно.

Я помню, как в один из ужасно холодных дней мы разгружали оконные рамы. Несколько охранников развели из рам костер, и вскоре заключенные последовали их примеру. Чтобы согреться, в тот день мы сожгли половину из всех оконных рам, находившихся в том товарном вагоне.