Но если я не думал о своей судьбе, то она думала обо мне и сыграла со мной неприятную шутку. Мы прибыли в Ленинград часа в четыре дня, когда в это время года (был ноябрь 1947 года) уже начинает смеркаться. Поезд подошёл к перрону Октябрьского (б. Николаевского) вокзала; я видел в окно, как вышедшие из поезда пассажиры поспешно проходили мимо нашего вагона. Через некоторое время наш состав был переведён на запасные пути. Свет погас, и мы просидели некоторое время уже в сумерках. Наконец послышались голоса, разговоры, топот ног конвоиров, и нас стали вызывать по фамилиям. Вызванные забирали свои вещи, и слышно было, как они покидали вагон. Я тоже сидел, приготовившись к выходу, но меня не вызывали. Постепенно все ушли кроме конвоя и меня; я был в недоумении и пытался рассеять его вопросом к начальнику конвоя, который в это время возился с маленькой лампочкой, видимо, питавшейся от аккумулятора.
— А за вами ещё не пришли, — ответил он.
Так я просидел ещё часа четыре. Стало совершенно темно. Наконец я услышал опять разговоры у вагона и шум шагов в коридоре.
— Инженер здесь? — спросил чей-то громкий голос. — А вот он тут сидит, — отвечал начальник конвоя.
— Вы инженер? — обратился ко мне военный, вырисовавшийся тёмным силуэтом в дверях купе.
— Нет, я не инженер, — ответил я.
— Имя, отчество и фамилия? — продолжал он.
Я назвал себя.
— Ну это вы и есть, только нам сказали, что вы инженер. Идёмте!
Я последовал за ним и был помещён в маленький воронок (так называют крытые автомобили для перевозки заключённых). В нём сидело ещё несколько человек, подробно рассмотреть которых я в темноте не мог, но видел, что это были женщины. Сзади у двери сидел конвоир, а в двери было небольшое зарешеченное окошечко, через которое были видны слабо освещённые улицы. Я старался определить, куда нас везут. Мои спутницы этого не знали и вполголоса переговаривались друг с другом. Узнать что-либо через маленькое окошечко в городе, в котором не был 25 лет, я не мог, но всё же рассмотрел, что нас везли через Литейный мост. «В Кресты везут», — подумал я. Когда мы остановились, повелительный голос провозгласил:
— Вылезайте все, кроме инженера!
Двери захлопнулись, и мы поехали дальше. Теперь я уже ничего не мог разобрать, куда и как мы ехали, но когда остановились и меня выгрузили, то я узнал Шпалерную улицу и здание бывшей следственной тюрьмы при Окружном суде. Как я позже выяснил, все названия изменены: улица называлась теперь улицей Воинова, а тюрьма — Внутренней тюрьмой МГБ.
Пройдя какие-то коридоры и лестницы, я очутился в большой комнате, разгороженной барьером, за которым сидел старшина в форме МВД.
— Здравствуйте, — сказал он мне.
Такое приветствие очень меня удивило: до сих пор ни в тюрьмах, ни в лагерях начальство никогда не здоровалось и, даже не проявляя грубости, не проявляло никакой любезности, обращаясь с заключёнными как с вещью, которую принесли и поставили.
Дальнейший разговор ещё более удивил меня.
— Ну, как проехали?
— Благодарю вас, довольно хорошо, народа было мало, — ответил я. — Вы знаете, зачем вас привезли?
— Определённо не знаю, но в лагере, при отправке, мне сказали так, что я могу предполагать, что для отправки на родину. — Мммм… — промычал собеседник, — а вы откуда? — Из Финляндии.
Собеседник откинулся на спинку стула и посмотрел на меня с явным удивлением.
— Как же вы сюда попали?
— Привезли в 1945 году, — ответил я.
Он перелистал лежавшие перед ним мои бумаги.
— Возможно, что вас доставили сюда для отправки на родину, но в ваших сопроводительных бумагах не указана цель вашего прибытия, а сейчас уже поздно.
Мы оба посмотрели на большие часы: они показывали 11 часов.
— Я принуждён поместить вас на ночь в боксе, там можно лежать, ну, а завтра утром ваша судьба выяснится. Сейчас же вам придётся пройти некоторые формальности.
Формальности были обычные: «шмон», произведённый весьма поверхностно каким-то солдатом, и опрос представителей санчасти, на какие болезни я жалуюсь и здоров ли вообще. После этого меня отвели в бокс. Находившаяся там скамейка была достаточно широка, чтобы на ней растянуться, что я и сделал, положив под голову мешок с немногими имевшимися у меня вещами и накрывшись сохранившимся у меня ульстером.
Любезность старшины не ограничилась разговорами: через несколько минут дверь отворилась, и он протянул мне солдатский котелок с горячим супом и деревянную ложку.
— Кухня за поздним временем уже закрыта, так что покушайте пока это, вы ведь в этапе горячей пищи не имели!
Я с чувством поблагодарил любезного чекиста и принялся уписывать капустный суп с кашей, показавшийся мне невероятно вкусным. После этого без дальнейших размышлений я заснул богатырским сном.
Свободное копирование
