В мае я получил первую посылку и тут же был основательно обворован моими воровскими подчинёнными; но кое-что из присланного всё же осталось и среди этого мои финские сапоги-«лаппики». Из санчасти меня выписали с категорией инвалида. Заботу обо мне переняла культурно-воспитательная часть в лице Мельникова, и я был устроен заведующим столовым залом.
Столовый зал представлял собой большое помещение с раскрашенными масляной краской трафаретами на занавесках, с 50 квадратными столами, покрытыми салфетками, сделанными из простыней; вокруг каждого — четыре табуретки. В одном конце зала была устроена сцена, а по стенам были развешаны картиныкопии, написанные лагерными художниками.
Перед каждой едой помещение выглядело очень чистоплотно и даже аппетитно, но после посещения зала заключёнными едоками вид его был ужасный.
Дело в том, что суп и каша разливались в глиняные и деревянные миски. На 3000 человек мисок имелось только 150–200; было необходимо споласкивать их прежде, чем передать новому едоку. К повару, раздававшему пищу, они поступали мокрыми, а он, в свою очередь, наполнял их весьма небрежно. Такая миска, поставленная на стол, оставляла на скатерти мокрое зелёное пятно. Кроме того, выдавалась солёная рыба, которую заключённые чистили руками, вытирая после этого руки о скатерть; о неё же вытирались и ложки после еды.
Моя обязанность заключалась в том, что я должен был следить за чистотой и порядком, а также за поведением посетителей, в особенности в отношении выноса мисок из помещения. День, полный беготни и ругани, оплачивался супом и кашей, как в лагере говорили — «от пуза».
Фактически я уже шесть месяцев находился в лагере, но ни разу не сталкивался ни с одним из лагерных начальников, если не считать низших начальников из заключённых; о самом лагере я имел представление довольно смутное. Я отъелся, поправился, получил спальное место в административно-хозяйственном бараке между моим первым знакомым Уразаевым и каким-то бывшим крупным служащим водного транспорта, он был еврейского происхождения.
Но моему довольству положила предел появившаяся у меня на лице «рожа». Я попал в стационар, а когда через две недели вышел оттуда, то место моё было занято другим, и я вылетел на общие работы на лесозавод. Инженер из заключённых, живший со мной в бараке, поставил меня вывозить тачки с опилками, обещая в дальнейшем подыскать мне более приятное занятие. Но работа была нетрудная, и я не рвался к тому, чтобы получить другую.
Свободное копирование
