В феврале моя деятельность расширилась: я получил задание варить обед на 50 человек, которые по болезни получали на несколько дней освобождение от работ. Не выходя на работу, они автоматически переходили на гарантийный паёк, и чтобы они не ослабели, им давали дополнительное питание от санчасти. Это улучшило моё собственное питание. Одновременно появились возможности заработков, правда, очень незначительных: находившиеся на нашем лагпункте женщины начали заказывать у меня открытки, которые я рисовал акварелью; кроме того, я делал им рисунки для вышивок и прошивок. Создавались знакомства, заводилась дружба, налаживалось что-то вроде общественной жизни.
Конечно, эта общественная жизнь была очень относительная: вечерами в помещении КВЧ играли в шахматы и домино, готовили постановки пьесок и концертов. Культоргом был некто Мельников, он досиживал свой десятилетний срок и был в ужасе от приближающегося освобождения. Я никак не мог его понять, но он мне объяснил, что не представляет себе, что он будет делать на воле, так как кроме верховой езды — он был кавалерийский офицер — ничего не умеет делать. Его несколько утешало обещание лагерного начальства устроить его по окончании срока в КВО лагеря на какую-нибудь должность при условии, конечно, что на это не будет возражений начальника оперчека-отдела. Мельников ещё в Царское время кончил Елизаветградское кавалерийское училище и служил в Изюмском гусарском полку. После революции продолжал служить у большевиков, с 1935 года занимал должность курсового офицера в Тамбовской кавалерийской школе. В этой должности за антисоветские высказывания в 1936 году по статье 58‑й § 10 он попал в лагерь.
Осталась в памяти примадонна нашей самодеятельности Шурочка Бузова, впоследствии ставшая примадонной центральной культбригады, а в то время работавшая поломойкой в бараках. Редко можно встретить столь красивую и одарённую женщину; она прекрасно пела романсы и песни, неплохо танцевала и имела незаурядный драматический талант. Преступление её состояло в том, что она ушла с венграми из России; после окончания войны её арестовали в Будапеште и, привезя обратно, обвинили в измене Родине и на основании 2‑го пункта 58‑й статьи дали 10 лет лагерей. Она должна была просидеть в лагере лучшую часть своей жизни: когда её арестовали, ей было 27 лет. Отец её был провинциальный актёр; он передал ей весь репертуар песен и романсов 1913–1918 годов, периода моей молодости. Шурочка исполняла их под аккомпанемент гитары, заходя вечерком в комнату Мельникова или в мою хибарку. Шурочка и Мельников были движущими силами, старавшимися протянуть меня в центральную культбригаду, но, как я уже сказал, моих статей и параграфов одолеть им не удалось.
По субботам в столовом зале устраивались концерты, а после них — танцы. В этих случаях весь женский персонал лагпункта не жалел никаких сил и средств, чтобы улучшить свою наружность и туалет. В большинстве случаев им это удавалось плохо, и, пожалуй, было бы лучше, если бы они не предпринимали этих попыток.
У мужчин наибольшим шиком считалось наличие казачьей кубанской папахи с красным или зелёным верхом, остальное было не так важно; они танцевали, не снимая папахи с головы, и ничуть не затруднялись выделывать па танго в валенках.
Должен сказать, что когда я в первый раз попал на такой «бал», то, учитывая место и положение танцующих, а также их вид, был совершенно подавлен и угнетён до крайности. Это был злой и страшный шарж на жизнь, какой-то dance macabre. Позже я привык к этому и больше не испытывал чувства угнетения, так как пришлось увидеть вещи и хуже, и страшнее, а кроме того, человек привыкает ко всему.
Мой друг по Бутырской тюрьме Деспотули, попав по приезде в стационар, засел там крепко и никуда не пытался устраиваться. Правда, его здоровье было действительно плохо, да и моральное состояние было весьма неважное.
Контингент заключённых был преимущественно уголовный; «политические» состояли главным образом из «вредителей» и «болтунов», то есть из лиц, обвинённых по § 7 и § 10 58‑й статьи. «Изменники родине», то есть люди, имевшие соприкосновение с войной, пробывшие в плену или так или иначе сотрудничавшие с немцами и их союзниками, частично были ещё на свободе, а частично находились под следствием в разным тюрьмах. Большая часть заключённых на нашем лагпункте попала в лагерь ещё до войны, исключение составляли эстонцы, латыши и литовцы; их было много, и рассказ каждого из них о выпавших на их долю испытаниях был драмой, способной вызвать слёзы на глазах самого сурового по натуре человека. История разгрома и ликвидации маленьких государств не производит такого угнетающего впечатления, как эти истории разгрома и уничтожения миллионов семейств и человеческих жизней.
Среди заключённых особую группу составляли советские дипломаты, попавшие в «чистку» 1936–1937 годов. Их было довольно много, они держались в стороне от прочих заключённых, числясь на каких-то фальшивых должностях, но фактически ничего не делали и ночи напролёт играли в домино, устроив в бараке своего рода Монте-Карло.
Свободное копирование
