Я попрощался с товарищами и вышел в коридор. Путь был недалёкий, всего несколько шагов. Обстановка небольшой ярко освещённой комнаты, куда меня привели, состояла из средней величины стола, стула и небольшого коврика. У стола стоял солдат, окинувший меня быстрым взглядом.
— Все деньги и ценности, которые вы имеете при себе, — сказал он, — положите на стол, также как и все режущие, колющие и пилящие предметы, если вы их имеете.
Я снял и вынул всё ценное, что было при мне, а относительно режущих и пилящих инструментов сказал, что таковых не имею. Надзиратель раскрыл мой бумажник и стал внимательно просматривать его содержимое, отсортировал деньги от бумаг, квитанций и записок; всё это он аккуратно разместил на столе.
— Иголки с собой не носите? — спросил он. — Нет.
— На вещи и ценности вы получите расписку, а сейчас раздевайтесь догола и вещи кладите на стол.
Я стал раздеваться, а надзиратель каждую снятую мною вещь немедленно расстилал на столе, прощупывая все швы, распарывая острым ножом подкладку и исследуя «внутренности» рукой. Полуботинки привлекли его особое внимание; они ему, видимо, очень понравились, он даже прищёлкнул языком, осматривая их, однако это не помешало ему отодрать от них всю подкладку. Со шляпы была спорота лента, и она сразу потеряла свой вид. Посмотрев на ощупь и на свет нижнее бельё, он отодвинул всю образовавшуюся из одежды и белья кучу в сторону и, обернувшись ко мне, сказал:
— Откройте рот.
Исследовав рот, ноздри, уши, анальное отверстие и заставив меня сделать несколько приседаний с разведёнными в сторону руками, он подвинул ко мне моё платье и умиротворённо произнёс:
— Одевайтесь поскорее, однако имейте в виду, что галстук, подтяжки, подвязки, ленту от шляпы и шнурки с ботинок вам иметь у себя нельзя, вы их получите потом. На деньги же и ценности вы получите расписку.
После того, как я оделся, меня провели в соседнюю комнату, где я увидел военного весьма отталкивающей наружности, сидевшего за столом, на котором лежали только что отобранные у меня вещи.
— Это ваши вещи? — буркнул он, не глядя на меня.
— Да, — ответил я.
Тогда, спросив мою фамилию, имя, отчество и год рождения, он стал писать расписку, на которой предложил мне затем расписаться. После этого он убрал её вместе с моими вещами в свой письменный стол.
— На руки мы квитанций не даём, — пояснил он, — она будет находиться при вашем деле.
— У меня есть ещё портфель с драгоценностями, — заметил я. — Где?
— Я не знаю, — заметил я.
— Ну и я не знаю. Я даю вам квитанцию на вещи, отобранные здесь, а на вещи, о которых вы сами не знаете, где они, я квитанции дать не могу. Ясно?
Я попытался было объяснить ему, в чём дело, но он не пожелал меня слушать, и я был отведён обратно в шкаф, но уже в другой, где я оказался один. Моё одиночество длилось недолго, так как понемногу все мои товарищи по несчастью, пройдя тот же искус, что и я, один за другим стали появляться в моём закутке, но уже в несколько потрёпанном виде.
Едва был введён последний из нас, как вновь появился старшина, приказавший нам построиться по двое. Сделать это, конечно, было нетрудно, и в сопровождении двух чекистов мы замаршировали в баню. «Баня» в сущности было лишь громкое слово: в узкой длинной комнате было штук 10 душей, из которых жиденькими струйками текла чуть тёплая вода; она нас, если не помыла, то, во всяком случае, освежила.
Вместе с предшествующей бане стрижкой волос эта операция в Советском Союзе называется «санобработкой». Платье и бельё наши мы перед баней должны были уложить в картофельные мешки для «отпарки» — как было сказано. Эта операция тоже относилась к санобработке: такой мешок помещают в камеру, где температура достигает 120–130 градусов, в результате чего является гибель вшей, но после нескольких таких обработок гибнут и вещи. Веригин был верен себе и попробовал и теперь отшутиться:
— Мои вещи отпаривать не надо, я их третьего дня в Гельсингфорсе отпаривал в «Американо», а вот сапоги необходимо почистить.
— Этого мы не делаем, почистите потом сами, — серьёзно ответил солдат.
Мыла нам в бане не дали, полотенец тоже не было. — «Бедность», — резюмировал Веригин.
После бани вместо нашего платья нам выдали, правда, чистые, но залатанные и частично рваные предметы красноармейского обмундирования: гимнастёрки, бумажные брюки, совершенно несуразно большие и разношенные ботинки и пилотки на голову. Облачившись в это тряпьё, мы сразу стали похожи на бравого солдата Швейка; в таком виде, строем, мы были отведены обратно в наш шкаф. Эти шкафы называются в советском государстве «боксами», и в дальнейшем рассказе я буду употреблять это слово.
Вероятно, процедура водворения в тюрьму во всех странах более или менее одинакова и в том, что я сейчас описываю, нет ничего удивительного для человека, уже однажды где-либо сидевшего в тюрьме. Но мы все были в этом деле новички, кроме того условия и обстоятельства, при которых мы сюда попали, были необычны, да и само учреждение, куда нас привезли, было не что иное, как пресловутая «Лубянка», пользовавшаяся всемирной известностью отнюдь не положительного характера. Позже мне пришлось слышать такой анекдот: какой-то советский гражданин, не знающий Москвы и впервые туда приехавший, обратился на улице к прохожему с вопросом: «Скажите, пожалуйста, где здесь Госстрах?» (Так называется в советском государстве Страховое общество). Дело происходило в центре Москвы, на площади имени Дзержинского, где находится Лубянка. Спрошенный гражданин пожал плечами и ответил: «Где «Госстрах» я не знаю, а «Госужас» — вот» и указал на Лубянку.
Исходя из этого, не приходится удивляться тому, что двое наших товарищей пережили несколько неприятных моментов, которые, хотя, быть может, и закаляют характер, но оставляют неприятные воспоминания. Их, так же, как и нас, отвели в баню, так же отобрали платье и одели в лохмотья. Когда на обратном пути их вели через тёмный двор, они увидели приближающуюся к ним группу людей и одновременно услыхали звуки, напоминающие лязг открываемого ружейного затвора, когда в ствол вводится патрон. В тот же момент ведущий их солдат скомандовал:
— Становись лицом к стенке.
Всё вместе создало у них впечатление, что их сейчас будут расстреливать. Они поспешили перекреститься и пожать друг другу руки. Однако ничего не произошло, группа людей прошла мимо и раздалась команда:
— Следовать дальше.
Удары ключа о пряжку пояса они приняли за звуки заряжаемой винтовки.
Свободное копирование
