Путешествие в страну всевозможных невозможностей - 6

Я не придал большого значения посещению Бугаева. В связи с той межведомственной войной между Генштабом и Политической полицией, о  которой я уже упоминал, я рассматривал посещение Бугаева как интригу полиции и потому доложил о произошедшем моему непосредственному начальнику полковнику Мальмбергу[1].

В этом своём предположении, как оказалось, я ошибся. Впервые Бугаев посетил меня, если память мне не изменяет, летом 1928 года. Приблизительно через месяц визит повторился. За это время я навёл справки, которые выяснили, что полицейским агентом он не был, чего нельзя было сказать о человеке, который его ко мне направил. В связи с этим я ещё более настойчиво подчеркнул ему опасность и ненужность его замысла. Однако он вновь выразил убеждение в правильности своего решения, которое, как он говорил, мои сомнения поколебать не могут.

В дальнейшем разговоре я указал, что задуманное им дело требует исключительной конспирации, а между тем он обратился к лицу, направившему его ко мне, видимо, не зная, что оно является агентом Политической полиции; для меня, знающего это, было несомненно, что человек этот направил его ко мне с провокационной целью. Всё это показывает легкомыслие, неосторожность и простодушие господина Бугаева.

Вначале он несколько растерялся, но затем объяснил своё обращение к этому человеку тем, что тот в своё время ходил в Советский Союз по поручению Генерального штаба, был там арестован, приговорён к расстрелу и спасён вмешательством того же Генерального штаба, добившегося обмена его на пойманных в Финляндии советских агентов. В силу этого он думал, что у этого человека сохранились связи и знакомства с штабными работниками. Приведённые им данные были верны, и потому его объяснение показалось мне правдоподобным. На этом мы с ним расстались.

Через две недели после этого разговора моё штабное начальство спросило меня о Бугаеве. Они им заинтересовались и со своей стороны навели о нём необходимые справки, оказавшиеся положительными. В связи с этим было выражено желание, чтобы я направил Бугаева резиденту Штаба в Выборге[2] для дальнейшей переброски за границу.

Выполняя поручение, я вызвал к себе Бугаева, дал ему выборгский адрес, деньги на дорогу и сказал, что все дальнейшие указания он получит от лица, к которому явится в Выборге. В заключение я повторил, что ему необходимо соблюдать конспирацию, просил лицу, направившему его ко мне, ничего не говорить о наших переговорах, и подчеркнул, чтобы он соблюдал осторожность, покидая свою квартиру. Бугаев заверил меня, что всё будет сделано как нужно, что, задумав давно свой поход, он всё обдумал, предусмотрел и подготовил так, чтобы исчезнуть совершенно незаметно. Единственно чего у него нет, это револьвера, а последний ему абсолютно необходим. Это было естественно и понятно, и потому я нашёл возможным снабдить его револьвером.

Едва только Бугаев успел меня покинуть, как в передней раздался звонок. Я открыл дверь и увидел перед собой лицо, направившее ко мне Бугаева.

— Можно с тобой поговорить? — спросил он. — Пожалуйста. — сказал я. — Чем могу быть полезен? — Так это ты отправляешь Бугаева в Россию? — Чепуха! — говорю я. — Откуда ты это взял? — Мне это совершенно ясно!

— Если тебе это ясно, то зачем же ты ещё меня об этом спрашиваешь? На этом закончился наш разговор, а также и наше знакомство. Судьба Бугаева была такова: по приезде в Выборг он явился по данному мною адресу; там он узнал, что переход через границу будет возможен только через 5– 6 дней. Эти дни он прожил в Выборге и за это время посетил нескольких лиц, в том числе представителя Русского монархического объединения капитана Иосельяни[3]. Не знаю почему, он нашёл возможным посвятить Иосельяни в свои планы и попросить у него револьвер. Иосельяни револьвер дал, но тут же написал на Бугаева донос в ГПУ и отнёс его советскому консулу в Выборге. Почему? Да просто потому, что почтенный капитан Иосельяни, возглавлявший выборгских русских монархистов, был большевистским агентом.

Бугаев через несколько дней благополучно перешёл границу, но, дойдя до одной из станций Мурманской железной дороги, был схвачен и арестован уже поджидавшими его там агентами ГПУ. Несмотря на имевшиеся у него три револьвера (третий он, видимо, взял у резидента Штаба), он сдался без боя и после почти годового следствия был расстрелян.

В 1948 году в кабинете следователя мне пришлось читать донос Иосельяни на Бугаева, составленный в весьма лирических тонах, а через год, в 1950 году, уже у другого следователя, я имел возможность ознакомиться со всем делом Бугаева. Прочитав это дело, я узнал, что Бугаев покаялся в своём белогвардействе, объясняя его растлевающим влиянием эмиграции, а на меня он указал как на человека, уговорившего его поступить осведомителем в Финский Генеральный штаб и давшего ему определённые задания шпионского характера. Естественно, что в деле осталось невыясненным — каким образом Бугаев должен был переправлять результаты этих заданий обратно в Финляндию.