Царство террора - 3

После этого случая я целую неделю каждую ночь дежурил у какого-нибудь лагеря, но всё тщетно. Или львы замечали меня и уходили, или мне не везло, и они в разных местах хватали одного человека за другим, не давая мне шанса выстрелить. Эти постоянные ночные дежурства были скучным, изматывающим занятием, но я чувствовал, что это моя обязанность, поскольку рабочие, естественно, видели во мне своего защитника. Никогда в жизни я не испытывал такого нервного потрясения, как в те моменты, когда слышал приближающееся низкое рычание этих ужасных чудовищ и понимал, что кто-то из нас ещё до рассвета станет их жертвой. Как только львы достигали лагеря, рычание стихало, и мы понимали, что они выслеживают свою добычу. Затем от одного лагеря к другому неслись крики: «Хабардар, бхайеон, шайтан ата!» («Берегитесь, братья, дьявол идёт!»), но предупреждения оказывались бесполезными. Рано или поздно тишину разрывали вопли агонии, и наутро ещё один человек вычёркивался из списков.

Естественно, ночные неудачи приводили меня в отчаяние, и скоро я просто не знал, что ещё можно сделать. После этого казалось, что львы действительно дьяволы, заговорённые от опасностей. Как я уже говорил, выслеживание их в джунглях было безнадёжной задачей. Но нужно было как-то поддержать дух людей, поэтому я провёл много утомительных дней, на четвереньках пробираясь через заросли и распугивая окрестную живность. На самом деле, если бы в одной из этих вылазок я наткнулся на львов, то, скорее, они добавили бы меня в свой список жертв, чем я сумел бы убить кого-то из них. Ведь преимущество было на их стороне. В это время у меня было много помощников: несколько чиновников и армейских и морских офицеров прибыли в Цаво с побережья и дежурили ночь за ночью, чтобы послать пулю в наших осмелевших врагов. Но все они терпели неудачи. Львы всегда избегали караульных и в то же время успевали утащить свою жертву.

У меня сохранилось особенно яркое воспоминание об одной ночи, когда звери схватили человека на железнодорожной станции и принесли его к моему лагерю, чтобы здесь сожрать. Я ясно слышал хруст костей, а их жуткое мурлыканье, наполнявшее собой воздух, потом много дней звучало в моих ушах. Ужасно было чувствовать себя таким беспомощным. Выходить было бесполезно, поскольку бедняга, конечно, уже погиб. К тому же стояла такая тьма, что ничего нельзя было увидеть. Полдюжина рабочих, которые жили за небольшой оградой рядом с моей, перепуганные звуками львиной трапезы, стали кричать и просить, чтобы я позволил им войти в мою бому. Я, конечно, разрешил, но скоро вспомнил, что один человек лежит в их лагере больной. Расспросив рабочих, я узнал, что они без всякой жалости бросили его в одиночестве. Я взял несколько человек, чтобы перенести его в свою бому, но, выйдя из палатки, увидел в свете фонаря, что бедняга уже ни в чём не нуждался. Он умер от шока, оставленный своими товарищами.