Голгофа - 18

12
 В один из погожих дней Степан-охотник навестил нас и рассказал о своих собаках много интересного. Его собаки особые, порода редкая, сам её вывел. У него, оказывается, есть сука, и когда у неё случается течка, то она «хороводится» с волками. Отгуляет – и домой. Вот откуда такие щенки, как наш Бобик! Сука-то из породы волкодавов. А щенки - помесь собаки с волком. Строгие собаки получаются, верные, и только своих хозяев признают. Но за этими псами нужен глаз, да глаз: и порвать могут чужих, и разбойничать могут, если в стаю уйдут.
 Степан-охотник не просто приехал навестить наше семейство, а решил посмотреть, как мы живём, и узнать совхозные новости, да на почте побывать: вдруг от сына весточка прилетела - письмо-треугольник. Во время войны с фронта солдатские письма приходили не в конвертах, а на одном листочке, хитро сложенном в треугольник, со штампом - «проверено военной цензурой». За чаем, Степан осведомился о здоровье отца, расспросил его о работе в мастерских, о том, трудно ли ему тяжести носить. Потом вдруг спросил:
- А ружьём владеешь?
- Без этого нельзя. В ЧОНе обучился, - ответил отец.
- Ого! – удивился Степан. – А как же это?
И отец рассказал о том, как он участвовал в гражданской войне:
- Мне к тому времени исполнилось пятнадцать лет. Семья у нас была большая, шестеро детей у родителей: четыре сына и две дочери. Младше меня – только сестры, Александра и Мария. Братья – совсем взрослые, но бессемейные. Старшему, Георгию, собрались свадьбу справлять. А тут семнадцатый год – революция! Не до свадьбы. Жили мы в Витебске, в своем доме. Фабрика табачная, где почти всё наше семейство трудилось, закрылась: хозяина расстреляли, как буржуя. Отец кузнечным делом занялся. Матери по дому работы хватало.
 Так вот, нас всех, мужскую часть семьи, комиссары под ружьё поставили, ну и я революцию делать пошёл. Братья в Красной армии оказались, а я, по случаю незрелого возраста, определён был в механические мастерские по ремонту военной техники. Ремонтировали броневики, танкетки и даже пушки и состоял в отряде ЧОН, т.е. в коммунистической дружине, организованной большевиками в наших мастерских. Мы и работали, и по приказу ВЧК участвовали в разгроме банд противодействующих налаживанию в Витебске мирной жизни. Так я «делал» революцию. До 1921 года я и работал и воевал. А вот весной 1921 года нас, бойцов ЧОН, включили в состав Милицейских частей Красной армии, и я был направлен на переподготовку, осваивать артиллерийскую «науку».
 Наш учебный полк стоял в летнем лагере за городом. Осень была. Сады отяжелели яблоками. Однажды, вечером курсанты по садам «промышлять» отправились, за яблоками, а я с товарищем остался в карауле.
 Стемнело. Курсанты задержались в садах или загуляли в городе, всякое бывало. Мы с товарищем службу несём: курим да своих яблочников поджидаем.
Услышали скрип повозок, тихие голоса. Подумали, что наши товарищи яблоки везут на лошадях. Нас насторожило то, что курсанты песен не поют и гармошки не слышно, как обычно.
Присмотрелись. На фоне речной глади разглядели три подводы. На всех народу полно. Мы, как положено, закричали в два горла: «Стой, кто идёт!» А в ответ – выстрелы из винтовок.
 Не в первый раз слышал, как пули поют над головой, а всё страшно было: вдруг зацепят. Пока повозки поднимались в гору от реки к нашему лагерю, мы развернули пушку в их сторону и бабахнули. Куда палили, в кого – не видели, били наугад, шрапнелью.
На выстрелы из города конный отряд прискакал. На расспросы, по какой причине стрельба, мы толком ничего и сказать не могли. Вскоре «яблочники» наши объявились.
На берегу реки обнаружились результаты нашей стрельбы - две разбитые телеги, мертвые лошади и шесть человек убитыми. Оказалось, был бандитский налёт – пушку хотели укатить. Бандиты были уверены, что охраны нет. Наверное, предатель был среди нас.
 Командир пошёл под трибунал. Нам двоим – благодарность. Но я не смог больше служить: не захотел убивать людей, - закончил своё повествование отец.
 Мы сидели с раскрытыми ртами: никто никогда нам не рассказывал, что наш отец участвовал в революции.
 – Ну и дела! - удивился Степан. - Значит, сгодишься на дело.
- Какое еще дело? – насторожился отец.
- Да не пугайся, дело доброе, - успокоил Степан. - Очень даже доброе дело: присмотрел я с осени берлогу с медведем. Спит себе мишка и сало тратит. Пора его поднимать: мясо будет, да и шкура на шубу. Ну, как, пойдешь на это дело?
- Да я никогда охотой не занимался, - отговаривался отец.
- А чего там хитрого? Обучу. Мужиков-то, сам знаешь, сколько у нас. Одному на такое дело идти несподручно. Соглашайся, семье подспорье будет.
- Николай, рискни! - вмешалась в разговор мама, - медвежатина поднимет ребят, своего мяса почти нет. Свинину подъели, от кур - один петух остался.
- Уговорили! - засмеялся отец.
- Ну и лады, пришлю весточку, когда пора. С женой и приезжайте. И ей дело найдется.