Марина - 8

Наступил день операции. Обычный операционный день… Волнуюсь больше, чем обычно, чем всегда… Волнуюсь больше, потому что боюсь… Боюсь за Марину… За ее жизнь… За последствия операции, ее исход…

Волнуется и анестезиолог. Она, как всегда, сдержанна и серьезна. Ее распоряжения кратки. Движения предельно точны. По этой собранности и некоторым другим, еле уловимым признакам вижу, как она напряжена, чего стоит ей эта собранность, это внешнее спокойствие… Я хорошо понимаю ее. Она боится, хватит ли ее искусства, умения, знаний, чтобы удержать жизненно важные функции Марининого организма в пределах обратимости, возвратить к жизни… Боится за Марину. Считанные минуты до начала операции. Собственно говоря, можно начинать. Но я тяну. Жду.

Наконец начинаю. Рассек мягкие ткани – кожу, подкожную клетчатку, мышцы. Мышцы в области позвоночника изменены. Они более плотны, белесоваты от рубцовой ткани, которая образовалась в них в процессе первой операции. Я отделил мышцы от остистых отростков, полудужек и суставных отростков с обеих сторон позвоночника. А далее вся работа сосредоточивается на вогнутой части позвоночника. Именно здесь я должен буду широко открыть позвоночный канал. Я обнажил поперечные отростки грудных позвонков и прилежащие к ним отделы ребер. Технически все это очень сложно у Марины. Значительное искривление грудного отдела позвоночника привело к тому, что ребра очень сблизились друг с другом, пространства между ними значительно уменьшились и выделение их из окружающих тканей и подлежащей тонкой плевры очень затруднено. Прежде чем выделить концы ребер, я должен удалить костный мост – след первой операции.

Работаю долотом и молотком. Костными кусачками – мощными и сильными. Вся беда в том, что совсем рядом с очень прочной костной тканью расположены тончайшие реберные сосуды, спинномозговые корешки, плевра, изнутри выстилающая грудную клетку. Трудно, работая долотом и молотком, не повредить эти нежнейшие образования. Если повредить плевру, то моментально атмосферный воздух проникнет в плевральную полость и подожмет, поддавит левое легкое Марины. А дыхание у нее и так не блещет. Болезнь сделала свое дело! И существующая компенсация держится на пределе, да и кровеносные сосуды следует беречь.

Наконец-то удалены костные напластования и обнажены поперечные отростки и позвоночные концы ребер. Я удаляю поперечные отростки восьми позвонков, позвоночные концы ребер, прилежащих к этим позвонкам. Ребро за ребром. Всего восемь. А рядом видна колеблемая дыханием плевра – тонкая, прозрачная – как папиросная бумага…

Это только подготовка к основному этапу, доступ к заднебоковой стенке позвоночного канала. Затем удалены суставные отростки и полудужки восьми позвонков. Обнажается мешок твердой мозговой оболочки, в которую заключен спинной мозг.

Для того чтобы извлечь спинной мозг из позвоночного канала, следует слева на вогнутой стороне искривленного позвоночника удалить и заднебоковые отделы тел позвонков. А это сопряжено с обнажением значительной поверхности губчатой кости, что всегда связано со значительной кровопотерей. Этот этап операции также завершен.

Теперь на всем нужном мне протяжении открыт позвоночный канал, обнажен спинной мозг, заключенный в свои оболочки.

Могу детально осмотреть его. Прежде всего я вижу, что спинной мозг, прилежащий к наиболее искривленному отделу позвоночника, совершенно не пульсирует. Это тревожный признак, говорящий о серьезных нарушениях… Далее, совершенно отчетливо спинной мозг подразделяется на две половины, границей которых является вершина изгиба искривленного позвоночника. На этой вершине спинной мозг истончен – это хорошо видно через его оболочки. Он тоньше нормального в два-три раза. Сквозь полупрозрачную ткань оболочек спинного мозга отчетливо внизу, сколь бледна его ткань в месте истончения из-за отсутствия притока артериальной крови. Все это говорит о тяжелейших изменениях, которые произошли в его строении, что и привело к нарушению его деятельности – параличу.

Обратимы ли они?

И еще… Застойные, синюшные, потерявшие свойственный им блеск, оболочки спинного мозга с расширенными, переполненными темной кровью венами.

Спинной мозг как бы расплющен, прижат к передней стенке искривленного позвоночного канала. Он словно распят на ней растягивающими его в стороны спинномозговыми корешками.

Теперь я должен освободить его, сделать подвижным прежде, чем извлечь его из деформированного канала и уложить в новое ложе. Для этого я рассекаю спинномозговые корешки.

Прежде чем рассечь спинномозговые корешки, ввожу в них новокаин, чтобы свести к минимуму возможность возникновения коллапса и шока. И это несмотря на то, что Марина находится под наркозом. Артериальное давление у Марины снижается, однако не до катастрофических цифр… Глубокого, мучительно-глубокого коллапса не наступает. Это, несомненно, заслуга анестезиолога… Спасибо ей…

Вот и этот ответственный этап операции позади. Рассечено нужное количество спинномозговых корешков. Спинной мозг обрел подвижность. Сразу же изменился его внешний вид. Он принял свойственную ему форму округлого шнура. Уменьшился венозный застой – наполнение вен уменьшилось, они стали более узкими. И – самое главное! Появилась пульсация в тех отделах спинного мозга, в которых ее не наблюдалось! Это очень важно. Это очень благоприятный признак. Я перемещаю спинной мозг левее искривленного позвоночника и несколько кпереди от него и укладываю его в мягкие ткани. Рассекаю твердую мозговую оболочку продольно. Это нужно для того, чтобы спинной мозг чувствовал себя свободно.

Теперь все. Большего сделать я не могу.

Еще раз осматриваю операционное поле, поле боя за здоровье и жизнь Марины. Еще раз проверяю, надежно ли остановлено кровотечение. Не подтекает ли где-нибудь спинномозговая жидкость… Вроде все спокойно… Все нормально. Можно ушивать края раны.

Операция у Марины прошла хорошо.

Что значит «операция прошла хорошо»? Разве могла она пройти плохо?

Разве может соседствовать слово «плохо» со словами «хирургическая операция»?

Конечно, нет!

Хирург не имеет права допускать брак в своей работе. Он, в отличие от всех других людей, лишен права на ошибки.

«Плохо» не значит, что были ошибки и недоделки в процессе операции, а «хорошо», – что их не было. Речь идет не об этом. Это «хорошо» неуловимо. Его чувствует и понимает только хирург по состоянию больного, по состоянию тканей в ране, их окраске, по пульсации обнаженного спинного мозга и другим признакам.

Вот после Марининой операции и осталось у меня это самое чувство, что все прошло хорошо.

После завершения операции состояние Марины благополучно. Показатели основных жизненных функций полностью удовлетворяют моего помощника анестезиолога. Об этом свидетельствует появившаяся на ее усталом и измученном лице умиротворенная, добрая улыбка.

Спадает напряжение. Это угадывается по глазам, по лицам присутствующих, по самой атмосфере операционной и всей клиники.

Я уже давно подметил, что в каждом операционном дне участвуют почти все больные. Они участвуют во всем!

От них во многом зависит то настроение, с которым пациент идет на операцию, а порой даже и то – согласится или не согласится он на нее. Они живо обсуждают состав участников операции. Они советуют, у кого лучше оперироваться, а кому не следует доверять. Они напутствуют очередного больного перед операцией. Дают последние наставления. Обучают «хорошему тону» поведения.

Они шефствуют над родственниками и близкими оперируемого. Они ждут окончания операции. Они настораживаются, если через положенное, по их мнению, время больного не вывозят из операционной. Они тревожатся, если замечают, что в операционную доставляется дополнительная кровь, кардиограф, если вызывается лаборант.

Они все время начеку!