За кулисами политики и литературы - 92

Просматривая свои заметки, относящиеся к описываемому времени, я нахожу в них кое-что, о чем не излишне упомянуть здесь. Альбединский часто делился со мной сведениями о людях, занимавших видное место или в администрации, или в высшем обществе. Со многими из них связывала его давнишняя приязнь; надо заметить, что он был очень правдив во всем, что не касалось его лично; вот, между прочим, один из его рассказов, по которому можно судить, какая поразительная деморализация господствовала в том кругу, в котором он вращался.

Однажды посетил он меня под свежим впечатлением своей беседы с князем Анатолием Барятинским, братом фельдмаршала. Барятинский жаловался, что не имеет покоя от кредиторов, что долги его простираются до 600 000 р., что находится он в безвыходном положении. Буду говорить далее словами самого Барятинского, как они тогда же были записаны мной {Разговор Альбединского с Барятинским происходил в августе 1871 года. -- Примеч. Е. Феоктистова.

Ввиду того, что разговор этот передан в воспоминаниях Е.М. Феоктистова в сокращенной форме, мы по дневнику мемуариста восстановили (в прямых скобках) наиболее существенное из опущенных мест. -- Примеч. ред. изд. 1929 г. }:

"Осталось мне только одно -- броситься в какое-нибудь предприятие и лучше всего по железнодорожному делу. Теперь имеются в виду концессии на две дороги -- Севастопольскую и Конотопскую. Конкурентом на одну из них явился Мекк; я соединился с ним. Удалось мне кое-как сколотить около 20 000 руб., и этот капитал вручил я ему -- капитал, конечно, неважный, но он сам говорит, что несравненно дороже для него мое нравственное (!) содействие. Наиболее опасный для нас соперник Ефимович. Ни деловою репутацией, ни деньгами он не может тягаться с Мекком, и трудно было бы понять, почему предпочтение должно быть оказано именно ему. Очевидно, его поддерживают, но кто же? По словам одних, на стороне Ефимовича принц Гессенский, а другие называют княжну Долгорукую (впоследствии княгиню Юрьевскую). Нужно было поскорее разъяснить загадку, а для этого представлялось только одно средство -- вступить в сношения с самими лицами, о которых я упомянул. С принцем Гессенским очень близок Кушелев (генерал-адъютант), который по уши в долгах, следовательно, церемониться с ним нечего. "Хочешь, -- говорю я ему, -- заработать деньги? Поезжай к твоему принцу и выведай от него, действительно ли есть у него соглашение с Ефимовичем и сколько ему обещано?" -- "Менее чем за 10 000 не поеду", -- отвечает он. -- "Бери пять". Поторговались, и за 5000 отправился. "Ну, а уж вы сами, князь, -- говорит мне Мекк, -- поезжайте в Эмс и постарайтесь разузнать правду относительно Долгорукой; она там; в городе распространены нарочно слухи, будто она уехала в деревню, но это вздор; мне удалось положительно узнать, что государь вытребовал ее к себе за границу".

Пустился я в путь с двумя доверенными лицами Мекка. То были люди, которые в случае, если бы начались переговоры, могли вполне заменить его. Приезжаю в Эмс, начинаю собирать сведения и несколько дней сряду не могу узнать ничего верного. Одни говорят, что Долгорукая действительно здесь, хотя неизвестно, где скрывается; другие же уверяют, что ее в Эмсе нет и не было. Вскоре случилось мне побывать в Бадене. На возвратном оттуда пути встречаю я в вагоне графиню Гендрикову с весьма растрепанными чувствами: шляпа как-то на сторону, глаза горят, словом, тотчас же видно, что проигралась в пух на рулетке. Счастливая мысль блеснула у меня в голове: я вспомнил, что ее belle-soeur, m-me Шебеко (рожденная Гончарова) -- неразлучная спутница Долгорукой и что Гендрикова может, следовательно, оказать мне услугу. Подсаживаюсь к ней, начинаю разговор об игре и с первых же слов убеждаюсь, что догадки мои справедливы, -- у злополучной бабы очищены все карманы. "Хотите ли, -- говорю ей, -- на этих же Днях зашибить порядочный куш?" Разумеется, у нее глаза налились кровью. -- "Да как же это?" -- "А вот как: я положительно знаю, что княжна Долгорукая в Эмсе и по всему вероятию в Эмсе же и ваша belle-soeur; устройте мне через ее посредство свидание с Долгорукой; говорю вам прямо, что мне нужно побеседовать с нею об одном предприятии, в котором я принимаю живейшее участие". -- "Ну так позвольте же вам сказать, что вы делаете порядочную глупость, -- отвечала моя собеседница; -- Долгорукая ничего не смыслит, всеми делами такого рода -- к чему таиться -- орудует моя belle-soeur; совершенно верно, что обе они теперь хотя не в Эмсе, но в окрестностях Эмса и по некоторым причинам сохраняют incognito; у Долгорукой даже паспорт на имя какой-то рижской гражданки. Если вы не шутите своим предложением, я обещаю завтра же устроить вам свидание с моей belle-soeur".

На другой день, действительно, получаю записку, в которой Гендрикова уведомляет меня, что rendez-vous с "известною мне особой" назначено в 11 часов вечера. По страшному дождю отправляюсь я к ней; m-me Шебеко еще не было, но она не замедлила явиться. [Много я видал на своем веку отчаянных баб, но такой еще не случалось мне встречать. Она влетела как-то ухарски, сбросила шляпу, едва кивнула головой и прямо обратилась ко мне с вопросом:] "Что вам угодно от меня?" Я отвечал, что желаю иметь с нею деловой разговор. "В таком случае оставь нас наедине", -- сказала она Гендриковой.

Объяснив ей дело и выведав от нее, что близкие к Долгорукой лица действительно поддерживают Ефимовича, я приступил к переговорам.

"Можете ходатайствовать о дороге Севастопольской, -- сказала m-me Шебеко, -- но Конотопскую мы вам не уступим". [ -- "Вы, верно, шутите, ибо должно же быть вам известно, что Севастопольская линия окончательно обещана Губонину и что тут все наши старания окажутся тщетными". -- "Ну, уж это ваше дело, только Ефимовичем мы не пожертвуем". -- "Мы и не просим жертв, а предлагаем вам вознаграждение". -- "Давно бы так сказали", -- воскликнула m-me Шебеко. Она быстро вскочила с места, посмотрела, хорошо ли заперта дверь и затем шепотом спросила меня: "Сколько?" -- "Нет, лучше сами назначьте цену".] -- "Полтора миллиона". -- "Вы, конечно, шутите, если переговоры начнутся с такой цифры, то не приведут ни к чему. Так как я служу лишь посредником между вами и Мекком, то позвольте мне предварительно посоветоваться с его агентами; завтра я дам вам окончательный ответ".

Более 700 000 мы никак не могли предложить, a m-me Шебеко не хотела об этом и слышать. "Ну так будем бороться", -- сказал я. -- "Пожалуй, только едва ли борьба будет вам по силам". -- "Отчего же не попробовать счастья? На нашей стороне много шансов; Бобринский (тогдашний министр путей сообщения) очень настаивает, чтобы Конотопская дорога отдана была Мекку". -- "Вероятно, -- отвечала она, -- вы намекаете на письмо, с которым Бобринский обратился недавно к нему? Напрасно. Он читал нам это письмо; поверьте, что ничего из этого не выйдет".

Через два или три дня после этого сама m-me Шебеко пожелала иметь со мной разговор и, к неописанному моему изумлению, заявила, что друзья ее согласны взять 700 000 руб., но с тем условием, чтобы Мекк немедленно, прежде чем состоится решение о Конотопской дороге, выдал им вексель на всю эту сумму [на имя брата княжны Долгорукой]. Разумеется, агенты Мекка не согласились, тем более что по их мнению, партия княжны Долгорукой только хотела усыпить нас, а в сущности не думала нарушить свою сделку с Ефимовичем.