В Новосибирской ссылке

В НОВОСИБИРСКОЙ ССЫЛКЕ

(январь 1932 -- весна 1934 гг.)

 После солнечного Ташкента Новосибирск показался суровым, пасмурным, настороженным. Люди хмурые, замкнутые. Город, кроме Красного проспекта -- главной улицы, застроенной благоустроенными домами, представлял собой в те времена по сути дела широко раскинувшееся село с небольшими деревянными домиками и дощатыми тротуарами. В каждом таком домике непременно были ставни с тяжелыми болтами. Как только наступали сумерки, все дома наглухо закрывались ставнями, ворота и калитки были на запорах. На ночь спускались цепные псы. В одном из таких домиков на улице Крылова, недалеко от главной магистрали -- Красного проспекта, и совсем близко от действующего храма, Николай Николаевич снял у двух старушек небольшую комнату. Комната выходила на кухню, оттуда и отапливалась. В кухне за печкой помещались старушки, Мария Степановна и Степанида Степановна.

 Жили мы одиноко, что после ташкентской общительности нас тяготило. Утром на работу, Николай Николаевич в Крайкомхоз, а я в Крайтруд, в бюро профконсультации, где я была на должности психотехника. В выходные дни (в те времена неделя была пятидневной и выходной день не совпадал с воскресеньем) мы ходили в близлежащую церковь (в городе было всего два действующих храма) к Литургии. Батюшка, очень добродушный человек, приметил нас и, когда мы подходили к кресту, неизменно приветствовал нас: "С выходным днем!"

 Город был переполнен ссыльными и беженцами из Казахстана и Киргизии, где свирепствовал голод. Нередко можно было увидеть сидящих прямо на тротуаре истощенных людей, протягивающих руку за куском хлеба. Город жил на хлебном пайке. Питались мы в каких-то столовых (хозяйки не разрешали готовить пищу, да и продукты достать было не так просто), где мизерные котлетки или кусочки поджаренной рыбы подавались с кашей из полбы, крупной перловой крупы, холодной, без признаков масла.

 В скором времени у Николая Николаевича появились первые знакомые, которые стали регулярно захаживать к нам. Это были: видный деятель партии эсеров В.А. Кильчевский, человек лет 60-ти, приятный собеседник, и Владимир Иванович Успенский, молодой инженер из Москвы, отбывавший срок в концлагере. Режим концлагерей в то время был довольно свободным: заключенные могли работать по найму на стороне, обязуясь лишь в указанный срок являться на перекличку и ночевать в лагере. С В.И. Успенским мы постоянно встречались в сквере, когда шли утром на работу. В конце концов мы приметили друг друга, и однажды он подошел к нам, представился и попросил позволения бывать у нас. Мы охотно согласились, и с тех пор он бывал у нас частым гостем. Однажды был у нас расстриженный по уголовному делу архиепископ Владимир Путята, с которым Николай Николаевич познакомился в церкви. Он пытался получить от Николая Николаевича письма к митрополиту Сергию с ходатайством о помиловании. Николай Николаевич, скрепя сердце, уступил и послал какое-то письмо в Москву, но оно успеха не имело. Несколько месяцев спустя Путята перешел к григорианцам, которые приняли его в сущем сане, и он начал служить в Томске в качестве архиепископа. Производил тяжелое впечатление -- какой-то демон с черными крыльями.

 Познакомился Николай Николаевич и с регентом церковного хора Лыткиным и его женой Василисой; около этих людей группировалась молодежь, которая стала бывать и у нас. Познакомился он также с двумя кандидатами на посвящение в сан иерея. Один из них был фармацевт, пожилой уже человек, а его товарищ -- из рабочих. Николай Николаевич стал ходить в дом к аптекарю и там проводил с этими двумя лицами занятия по подготовке к экзаменам у правящего епископа. Таким образом, и в Новосибирске Николай Николаевич продолжал свою обычную неофициальную деятельность.

 Так прожили мы в Новосибирске до января 1933 года. В январе по распоряжению органов внутренней безопасности Николай Николаевич был переведен в Томск.