11 мая
Нас разобрали по полкам. Хорошо, что нас прислали сюда, в резерв, целой ротой: половина водителей в 1548-м тяжелом самоходно-артиллерийском полку Резерва Главного Командования (1548-й тсап РГК) — ребята из одного только нашего 3-го взвода, остальные — из нашей же роты. Механики-водители и несколько офицеров-выпускников командных артучилищ создали основу части, как сказал нам на первом коротком совещании замполит командира полка капитан Кондратов. Это придало нам весу в собственных глазах и преисполнило гордостью. Самого командира полка нам еще не прислали.
Мой командир машины — лейтенант Петр Тимофеевич Кузнецов, уралец, из шахтерского городка Копейск под Челябинском. Он мне нравится. Несмотря на то что старше меня всего на год с небольшим, Петр уже воевал наводчиком ПТО и был ранен, а после госпиталя закончил артучилище. Он прост, сдержан и не кичлив.
Механики-водители, товарищи по полку: Городилов, Кашкадаев, Кураев, Полянсков, Прокудин Слава, Скоморохов Владимир (харьковчанин), Снегирев Павел, Стельмах Костя, Сулимов, Филинских Никодим и бывший помкомвзвода Иванов, ставший после выпуска очень задумчивым и тихим.
Прибыли и помощники командиров батарей по технической части — помпотехи. У нас помпотехом техник-лейтенант Корженков Александр, но мне больше по душе Конов Иван из другой батареи, отличный парень.
Формировались два месяца, до 10 июля. Изучали новую технику. Для механиков-то нового ничего нет, так как у самоходной установки только башня и пушка другие. И башня у нее называется по-флотски «рубка», но к этому названию мы так и не привыкли, считая себя по-прежнему «настоящими» танкистами. Командиры машин прикрепили к погонам эмблемы артиллеристов — две перекрещенные пушечки, а мы — танки. Словом, получилась какая-то помесь БТВ и «бога войны». Павлуша Снегирев, приверженец старой формы, демонстративно носил петлицы с кубиками, пока не получил замечания от заместителя командира полка по строевой части (зампомстроя).
В июне стал прибывать сержантско-рядовой состав. Экипажи постепенно пополняются. У нас уже есть наводчик, рядовой Петров, из танкистов. Петр пошутил: «Один солдат на двух офицеров — плохо его дело».
А от матери хорошие вести из Сампура: у них немного наладилось житье. Веселее сделалось на душе оттого, что самое страшное для мамы и сестренок уже позади, что больше не придется им готовиться к повторной эвакуации, как это случилось прошлым летом, когда немцы бешено перли на Сталинград, к Волге. И легче стало жить: никто ежеминутно не стоит над тобой. После занятий командирских и с экипажами бывает иногда свободное время, но из-за рваных сапог мне стыдно выходить из казармы на улицу. Спасибо маме: она посоветовала, вспомнив свою военную молодость, 1918–1921 годы, не обращать на такую мелочь, как сапоги, внимания и усиленно посещать кинотеатры и особенно театры, которых в Челябинске гастролирует этим летом сразу несколько. И я с радостью кинулся наверстывать упущенное и «запасаться» духовной пищей на будущее: неизвестно, когда еще удастся спокойно приобщиться к искусству. Скоро на фронт.
В июне, так как закончился год службы, надел новые кирзовые сапоги (разумеется, просторные) и, уже не стесняясь, ходил в театр, половину зрителей которого обычно составляли военные. Посчастливилось как-то услышать в городском саду знаменитого Хенкина, выступавшего на эстраде в пустячном водевиле.
Если позволяло время, днем ходили с Петром на Миасс, но вынуждены были удаляться от людных мест из-за отсутствия трусиков, которые, как известно, не занесены в списки вещевого довольствия.
Питание у нас скудное, по тыловой норме. Получив первую лейтенантскую зарплату (550 рублей), отправился я первым делом на базар, предусмотрительно захватив и запасную пару нового нательного белья, так как понаслышке знал уже о базарных ценах. Весь мой капитал ушел на буханку белого хлеба и литровую банку топленого молока, а белье было обменено на жестяную коробку мясных, как клятвенно уверял меня небритый мужик, консервов, рыночный номинал которых совпадал с кальсонным и равнялся 300 рублям. После ужина приглашаю своего командира подкрепиться мясом, но, к моему крайнему огорчению и конфузу, в консервной жестянке оказался горох с небольшим количеством свинины для украшения.