Записки балерины - 5

ГЛАВА ВТОРАЯ

Школьный быт и товарищи. -- Училищные спектакли.-- Мои первые сценические шаги

 Петербургское театральное училище в 50-х и 60-х годах прошлого столетия помещалось там же, где и теперь,-- в верхних этажах дома театральной дирекции на Театральной улице. Кажется, и расположение комнат с тех пор осталось без изменения.

 Жизнь наша в училище, как водится, протекала по расписанию. Утром, встав от сна, пили чай с небольшой дозой синеватого, разбавленного водой молока и неизменными двумя булками: одной маленькой сладкой и другой обыкновенной полуторакопеечной.

 После чая имел место один общеобразовательный урок, а затем следовал танцовальный класс, после которого мы "завтракали", если можно назвать завтраком полуторакопеечную булку и кусок черного хлеба. Желавшим иметь собственный чай предоставлялся кипяток. Впрочем, в последние годы перед выпуском нескольким лучшим ученицам (в том числе и мне) ежедневно, для подкрепления сил. после урока танцев давали по рюмке хереса, а затем -- бифштекс с картофелем. Обыкновенно горничная приносила из кухни, помещавшейся в самом верхнем этаже, в столовую (т. е. этажом ниже) эти бифштексы уже разложенными на тарелках, причем последние, для удобства носки, клали друг на друга. Понятно, все старались получить верхний слой стопки тарелок. В великом посту мясо заменялось селедками.

 Позавтракав, мы отправлялись на происходившие в помещении училища балетные репетиции, независимо от того, были ли сами заняты в них, или нет. Присутствие воспитанниц на всех репетициях было обязательно. Сидя на полу, мы наблюдали за танцующими и, прислушиваясь к разным замечаниям, делавшимся артистам балетмейстером, невольно запоминали все "па" и сцены так, что могли сами повторить все виденное, что мы обычно и делали.

 После репетиции мы получали обед из трех блюд, довольно скудный по объему порций и очень однообразный. Из подававшихся блюд я, между прочим, запомнила, в качестве сладкого, жареную тыкву, которой нас пичкали в продолжение чуть ли не целого года, так как нашему эконому удалось приобрести по дешевой цене целую партию тыкв, которыми он нас и потчевал.

 После обеда шли снова уроки общеобразовательных предметов, а после пяти мы были свободны до самого ужина, представлявшего собою ухудшенное повторение обеда. После ужина ложились спать. Довольно часто проводили вечера в театрах -- в специально нам предоставленных ложах (из числа непроданных).

 Как читатель мог видеть, наше питание не было очень сытным. Поэтому воспитанницы старались (конечно, втайне от классных дам) восполнить этот недостаток, кто чем мог. Дорогих яств покупать было не на что. Довольствовались печеной брюквой, сушеным в печной трубе хлебом, покупали на уличных лотках пряники, толокно с квасом и т. д. Особенным же успехом у нас пользовались селедки.

 В свободное время мы изрядно шалили. Я была большой шалуньей, и все классные дамы уже наверное знали, в случае происшедшей среди воспитанниц какой-нибудь "истории", Что в ней участвовала "Катенька Вазем". Но главным нашим развлечением были танцы. Много с нами занимались старшие воспитанницы, но чаще всего мы тан-цовали одни, повторяя виденное на репетициях. Помнится, я в детстве очень любила роли королев и старалась всегда их играть, причем для большего эффекта вместо короны надевала на голову чалму, сделанную из казенного синего платка. В этих импровизированных дивертисментах я танцовала партии балерин, причем моим неизменным "кавалером" являлась моя подруга Леонович, отличавшаяся удивительной для ее возраста силой> которая позволяла ей не только "поддерживать" меня, но даже поднимать на воздух.

 Рассказав об этих хореграфических упражнениях, не могу обойти молчанием один случай, едва не окончившийся для меня трагически. Незадолго до польского восстания 1863 г., когда политическая атмосфера была чрезвычайно сгущена, а правительство было занято розыском и пресечением "крамолы", которую готовы были усмотреть в чем Угодно, -- вздумалось мне с подругами исполнить незадолго до того виденное на репетиции какое-то "Pas de fusils" (танец с ружьями). Так как необходимых для этого ружей в нашем распоряжении не оказалось, мы стали искать, чем их заменить, и углу танцовального зала нашли длинные шесты воткнутыми в них гвоздями. Это были планки, приготовленные для ремонта больших училищных шкаафов. Мы решили, что эти шесты сыграют у нас роль ружей, и станцовали с ними интересовавший нас танец. Затем, от нечего делать подошли к висевшему в том же зале большому портрету Александра II и задумали померить, кто из нас достанет выше шестом его фигуру. Сначала водили по холсту мои подруги, а затем очередь дошла и до меня. Так как я была очень маленького роста, а достать хотелось повыше, я подскочила и хлопнула шестом по лику царя. На мое несчастье, как раз на том конце планки, которым я прикоснулась к портрету, торчал гвоздь острием наружу. Вонзившись в холст, гвоздь разрезал лицо царя от глаза до щеки. Я, конечно, сразу не поняла всей важности моего проступка и лишь после создавшегося переполоха догадалась, что провинилась очень крупно. Прибежало все наше начальство во главе с П. С Федоровым, который до того растерялся от содеянного во вверенном его попечению училище "революционного акта" (в то время и не такие еще факты истолковывались в революционную сторону), что, став передо мной, пятнадцатилетней девочкой, и всплеснув руками, воскликнул с сердцем:

 -- Сударыня, как вы это сделали?!

 Криками и возмущением горю помочь было нельзя. Я только и ждала, что меня уволят из училища. Но Федоров решил, и не без основания, что лучшим выходом из положения будет замять дело и уладить прискорбный инцидент домашними средствами. Был спешно вызван наш учитель рисования Телешов, который наскоро реставрировал портрет так, что порез стал заметен лишь при внимательном разглядывании. В то же время дочь Федорова, Евдокия Павловна, незаурядная художница, начала писать новый царский портрет, который ей удался вполне. Когда он был готов и повешен на место прежнего, на него были наведены два рефлектора, и в ближайший приезд в училище царя он сразу обратил на себя его внимание. Александр выразил свое удовольствие по поводу действительно хорошо исполненного его изображения и, спросив имя художника, сказал Федорову несколько любезных слов. Таким образом, мое "революционное" поведение не только не доставило Федорову неприятностей, но и дало повод проявлению к нему "монаршего благоволения". Портрет этот, насколько мне известно, находился в зале училища до самой Февральской революции.

 В год моего поступления в училище пансионерками его были: Марфа Муравьева,[1] впоследствии знаменитая наша балерина, которая, кстати сказать, наблюдая на уроках за моими танцами, первая предсказала мне хорошую сценическую будущность; Фанни Снеткова,[2] Варвара Стрельская,[3] Надежда Сницарова,[4] -- все три прославившиеся потом на поприще драматического искусства. Пансионеры в то время считались уже окончившими курс наук, усовершенствовались лишь в танцах и проживали в училище отдельно, получая жалование в размере десяти рублей в месяц. В мужском отделении я застала пансионером А. А. Нильского,[5] служившего потом долгое время премьером Александрийского театра.

 Из старших воспитанниц того времени могу назвать как наиболее выдающихся: А. Н. Кеммерер,[6] М. Н. Мадаеву,[7] Александру И. Прихунову,[8] A. Д. Кошеву[9] и А. Н. Васильеву,[10] впоследствии артисток балета и моих сослуживиц, а также В. А. Лядову,[11] променявшую потом балет на оперетку, где она прославилась созданием на Александрийской сцене роли "Прекрасной Елены", М. П. Лелеву,[12] также перешедшую из балета в Александрийский театр и, между прочим, исполнявшую в названной оперетке роль Ореста, и Е. И. Подобедову,[13] также драматическую актрису. Назову еще Е. Г. Числову[14] и А. В. Кузнецову,[15] "прославившихся" не столько своим служением Терпсихоре, сколько своей близостью к братьям царя -- великим князьям Николаю[16] и Константину[17] Николаевичам. Среди старших воспитанников выделялись: П. А. Гердт,[18] о славной деятельности которого на балетной сцене мне еще придется говорить в этих воспоминаниях, П. М. Козиенко,[19] стяжавший себе под псевдонимом Свободина немалую известность на драматическом поприще, И. Д. Никитин,[20] впоследствии прекрасный танцовщик московского Большого театра, А. М. Кондратьев,[21] служивший долгое время режиссером драматической труппы в Москве, Л. А. Лисовский,[22] превосходный скрипач, ученик Венявского, и А. В. Кузнецов,[23] брат вышеназванной балетной артистки, талантливый виолончелист.

 Сверстницами же моими были: А. Ф. Вергина,[24] лишь промелькнувшая в нашем балете ярким метеором, М. Н. Амосова,[25] А. В. Шапошникова,[26] -- обе отличные солистки петербургского балета; К. А. Глухарева (Каратыгина), о которой я выше уже говорила, А. А. Фабр -- танцовщица,[27] сестры Людмила[28] и Адель Ланг,[29] из которых первая стала украшением балетной сцены, а вторая выдвинулась в драматическом театре; ближайшей же моей подругой была К. И. Канцырева, довольно заметная танцовщица, к сожалению, слишком рано оставившая сцену. Кажется, в следующем по моем поступлении в училище году туда была принята Е. П. Соколова,[30] известная балерина, многие годы делившая со мной весь репертуар петербургского валета.