У сильного всегда бессильный виноват

IV. У сильного всегда бессильный виноват

   Я покидаю теперь почти что апокрифический рассказ о моих предках Прончищевых и перейду к нашей семейной хронике в том порядке, как она является мне, частью по рассказам моей матери, бабушки и других лиц, с которым я жила в детстве.

   Прежде, однако, необходимо сказать, кто я и какая связь существует между мною и тем рассказом, точно так же, как и между деревнями, селами и действующими лицами, с которыми я познакомлю в нем читателя.

   Я родилась в Калуге в 1829 г., мая 17 дня. Меня назвали Екатериной в честь бабушки, родной тетки моего отца. На седьмой день после моего рождения я была крещена. Восприемниками при святом таинстве крещения были записаны дед мой, князь Петр Николаевич Оболенский, отец моей матушки, и тетушка ее, фрейлина Александра Евгеньевна Кашкина. При купели же стояли действительными восприемниками бывший в то время калужский губернатор, князь Александр Петрович Оболенский, и тетушка моего отца, Екатерина Алексеевна Прончищева. Родитель мой[1] был помещик Калужской губернии Тарусского уезда и владелец села Богимова, где родился и жил почти безвыездно. Ввиду же появления на свет первого ребенка он нанял в Калуге очень покойный и большой дом купчихи Хохловой, перевез туда мою матушку, чтоб не подвергнуть ее опасности родов в деревне. Когда же кончились шесть недель после появления моего на свет Божий, родители мои уехали вновь в Богимово, которое было в 40 верстах от Калуги.

   К первым воспоминаниям детства я должна непременно отнести портрет моего прадеда Алексея Ионовича Прончищева. Портрет этот висел в гостиной над диваном между другими фамильными портретами в доме бабушки Екатерины Атексеевны Прончишевой[2] в ее Спешиловке[3], куда мы ездили ежедневно с моей матушкой с тех пор, как я начала себя помнить. Прадед на этом портрете изображен в мундире секунд-майора екатерининских времен. Прическа его напоминает времена, когда начали бросать пудру и только что оставили ношение кос. Надо лбом волоса взбиты и слегка напудрены, затем падают длинно по плечам. Лоб у прадеда высокий, глаза карие, брови слегка сдвинуты над переносьем, линия носа правильная и породистая, углы рта, нагнутые немного вниз, придают лицу выражение не то презрительное, не то самоуверенное, затем прекрасный цвет лица великорусских брюнетов. Судя по портрету, прадед, вероятно, был красив. Если бабушка заметит, что я гляжу на портрет, то всегда, бывало, скажет:

   - Батюшка в свое время был красавец.

   Но матушка моя не разделяла мнения с бабушкой, хотя при ней его не высказывала, я это заметила впоследствии. Раз даже матушка заявила, что, слава Богу, этого красавца нет более в живых. Понятно, не в присутствии бабушки, и это крайне меня удивило.

   Затем я стала замечать, что воспоминания о прадедушке принимались всеми особенно странно в нашем доме: люди говорили о покойном, понижая всегда голос, точно они боялись, что он с того света услышит их. Когда же я вошла в возраст самосознания и стала спрашивать матушку об этом, то удостоверилась в ее к нему нерасположении. Основанием к тому был характер покойного: жесткий, неукротимый и деспотичный. Я была тогда таким еще ребенком, что эти чувства негодования против прадеда пугали меня, но дорогая моя матушка была сама тогда очень молода и спешила, так сказать, внушать детям своим сочувствие к добру и отвращать их от зла. Эти чувства весьма понятны, в особенности же при жизни в деревне, где я и сестры мои воспитывались при родителях и были окружены крепостными людьми, хорошо помнившими дедовские деяния. Матушка, вступая в дом своего супруга, после своего замужества завела совсем новые порядки в доме, многое смягчила и нас, конечно, воспитала в своем духе относительно крепостных людей.

   Много рассказывала матушка о горькой жизни в Богимове при прадедушке, она говорила, что тогда была в доме - бироновщина! Невозможно все подробно рассказывать, но мне пришлось найти в одной книге, напечатанной еще в 1833 году и озаглавленной "Последний год правления герцога Бирона"', изображение характера этого временщика. Этот очерк до того сходен с представлением моей матери о прадеде, что я осмеливаюсь дать его здесь, переписав дословно: "Он был весьма честолюбив и, пользуясь неограниченным доверием государыни, не имел недостатка в льстецах и угодливых поклонниках; его вспыльчивость доходила иной раз до крайности, и тогда не щадил он никого и нимало не затруднялся в выборе выражений, которые были весьма грубы и дерзки; он не умел и не хотел таить своих чувствований: ни приязни, ни ненависти; был щедр как на похвалы и награды, так на порицания и наказания; будучи же переменчив в своей благосклонности, отнимал оную у своего любимца почти безо всякой побудительной причины, вдруг делался из покровителя врагом и только в ненависти своей был постоянен, никогда не забывая нанесенной ему обиды. В продолжение своего благорасположения к кому-либо обращался с ним откровенно и бывал вопреки природной молчаливости своей даже излишне говорлив; но о чем почитал за нужное умалчивать, того никак нельзя было у него выведать. Предубеждение к кому-нибудь сильно на него действовало, и трудно было убедить его мыслить хорошо о том человеке, о котором он по слухам составил себе худое понятие. Будучи корыстолюбив, любил, однако, пышность. Он был статен и недурен лицом, но не умел нравиться в обществе и не имел той ловкости, которая есть отличительное качество людей знатных фамилий, с малолетства к тому приобвыкших, качество, неподражаемое в неисчетных его оттенках тонкой вежливости и обязательной предупредительности, весьма редко достигаемое теми, коих судьба возводит на сию степень из низшего класса общества. Впрочем, Бирон не имел недостатка в способностях, но разум его был весьма мало образован науками".

   Правда, Бирон был временщик, между тем как Алексей Ионович был помещик Тарусского уезда, но власть его в маленьком углу этого уезда была так же сильна на его поприще, как и власть Бирона.

   Алексей Ионович был женат на девице Бахметевой, за которой взял крупное приданое и вследствие этого из небогатого помещика превратился в своем уезде в крупного землевладельца. Своею ловкостью и, вероятно, умом на службе тоже он достиг почтенного положения и, оставя ее в чине секунд-майора, играл немаловажную роль в дворянском обществе Тарусского уезда. В льстецах он тоже не имел вокруг себя недостатка, и, если сопоставить все эти обстоятельства его жизни, перед читателем может оправдаться мое личное о том впечатление и воззрение.