ДЕЛА ОХОТНИЧЬИ...
Во дворе нашего дома, напротив окна детской спальни, росла большая раскидистая сосна. Она была чуть выше дома. Ее толстые ветви накрыли, казалось, весь внутренний двор. К нижнему толстому суку сосны были подвешены качели, на которых любили раскачиваться не только мы с сестрой, но и вся окрестная детвора.
Однажды, после удачной охоты, вместо качелей на суку повис огромный охотничий трофей – туша подстреленного дикого кабана. Еще никогда в нашем дворе не собиралось столько народу – и взрослых и детей. Сосну окружили не только охотники, но и многочисленные зрители, среди которых конечно была вездесущая детвора. Сначала кабанью тушу разделили на большие куски. Затем их спаривали на приблизительно равные по весу и качеству части. А потом один из охотников отворачивался и его, указывая рукой на любую часть, спрашивали: кому? И он, не глядя, отвечал: Ивану… Петру… Федору… Все было разделено честно, справедливо и не обидно.
Отец был заядлым охотником и рыболовом. Когда открывался очередной сезон, командование выделяло охотникам бортовую полуторку, на которой они совершали выезды на «природу» – соответственно или на охоту или на рыбалку. Из этих поездок отец никогда «пустым» не возвращался. Среди трофеев были утки, зайцы, фазаны и деликатес – болотная дичь: бекасы, вальдшнепы… Много позднее где-то у классика прочитал, что дворяне пренебрежительно называли крестьян "утятниками". Но понимание этого пришло через много лет. С рыбалки отец приносил карпов. Среди них попадались даже зеркальные… А однажды его трофеем была почти метровая, щука. Она была еще живой. Мы набрали в ванну воды и вместе с окрестной детворой какое-то время любовались хищницей…
Самому мне довелось служить в Монголии. Как-то выехали охотколлективом в долину реки Керулен. Между ее многочисленными рукавами были заливные луга, густо заросшие высокой, почти до пояса, болотной травой. Летающей дичи в этих диких краях было много. Кто-то из наших увлекся отстрелом уток. А меня охватил другой азарт… Оказывается, в траве было полно болотной дичи, такой же, какую в свое время приносил отец. И мне тогда стало понятно насчет "утятников". Медленно бреду по траве. Птицу не видно и не слышно. Ружье на уровне бедра. Вальдшнепы или бекасы подпускают к себе почти на метр. Затем страх пересиливает и шумно хлопая крыльями птицы резко и быстро вертикально вылетают из травы и буквально скользя по её верхушкам и с набором скорости уходят от охотника строго в противоположную от него сторону.
И, ведь, не знаешь в каком месте она взлетит. На обычное прицеливание времени нет. Надо успеть развернуться в сторону уходящей птицы и выстрелить ей вдогон прямо с бедра, не целясь… Вот это Охота! Удивительно! Иногда по уткам и прицеливался и мазал. А здесь, с бедра, как заправский ковбой, настрелял долгоносиков около десятка. Жаль, одного так и не нашел. Наверно, подранил и он сумел затеряться в траве. И пожалел, что не сразу начал на бекасов охотиться. Просто не обращал на них внимания, когда они один за другим рядом со мной взлетали. Все ждал, что утка на меня выйдет... После этой охоты стало понятно, в чем была ее прелесть для дворянского сословия. Дома пекли бекасов в духовке на одном подносе. Каждая тушка размером с кулак взрослого человека. Практически сплошное белое мясо… Ножки – небольшие, но зато крылья – мощные. И все – такая вкуснятина!
Мы с сестренкой всегда с огромным нетерпением ждали возвращения отца с охоты. Жутко интересно было, кого же на этот раз он достанет из своего волшебного рюкзака. Я никогда не был жестоким к «братьям нашим меньшим». Всегда любил и люблю и животных и птиц, и даже из насекомых, кроме мух и комаров, никогда и никого напрасно не убивал. Но принесенные отцом с охоты, уже не живые трофеи, почему-то не вызывали никаких других эмоций, кроме огромного живого познавательного к ним интереса. А как я любил запах стреляных охотничьих гильз!! По секрету скажу – и сейчас люблю. Мужчины меня должны понять…
Кстати – о полуторках… Именно в том самом месте, недалеко от КПП, где всегда собирались перед выездом в поле охотники, я впервые увидел новую, еще пахнущую свежей краской, грузовую машину, непривычно современного, как тогда казалось, вида. Передняя часть ее капота напоминала американский Студебеккер. Потом эту машину – ГАЗ-51А – в течение многих десятилетий я видел на дорогах в разных концах страны. А сейчас ее со всех сторон обступили офицеры и сверхсрочники и с довольным видом обсуждали технические достоинства и внешность нового детища советского послевоенного автопрома. И было это, где-то, в 1955-м году… Точно не скажу.