Оазисы добра и правды в моих университетах - 5

Была у меня в Москве еще одна на крайний случай надежная выручалочка – ниточка из Рудни. В Карачарове по Курской дороге жила тетя Аня, родная тетя моей подружки по Руднянскому детскому дому Риты. Жила она с сыном Геннадием, который работал в тресте «Мостострой». Располагали они крохотной комнатушкой, «не у синего моря», а у самой круглосуточно грохочущей железной дороги. В ней умещались две односпальные кровати, стол без стульев – до него все доставали сидя на кроватях – и сундук. На этом сундуке я и располагалась, когда приезжала к ним. Спастись от грохота проходящих электричек в этой комнатушке было невозможно. Инвалид по слуху, тетя Аня ощущала только постоянное сотрясение своего жилища, производимого проходившими поездами, но тоже страдала, как и все мы, оказавшиеся в этой комнатушке. Она покупала в магазине «суповые наборы», проще - набор костей, и готовила из них прекрасные щи. С испеченными ею пирожками можно было язык проглотить. Тетя Аня была прекрасной портнихой и принимала сложные заказы от московских модниц. Именно она предложила мне заняться этим видом подработки, чтобы навсегда освободиться от долгов. Я стала брать заказы и выполняла их на швейной машинке у тети Ани.
Ее сын Геннадий, когда я посещала их, говорил: «Приезжай, не стесняйся. С тобой интересно». До войны он воспитывался в детском доме в Рудне, потом учился в ремесленном училище. Последний год войны застал его во флоте. Балагур, остроумный весельчак, он был терпеливым и заботливым сыном с умными головой и руками – своими руками он все мог сделать. Но страшно пил. Мне часто приходилось наблюдать, как он возвращается с работы в свою комнатушку, загребая носом землю. Я не верила тому, что он пьян до беспамятства, потому что стоило ему только осознать мое присутствие и услышать мой голос, как передо мной оказывался совершенно другой человек, разве что очень и очень усталый. Он спокойно укладывался на кровать и просил меня спеть детдомовские и студенческие песни. Он прекрасно подпевал, если песня была ему известна. Наверное, и он в эти моменты чувствовал нашу связь с чем-то, ему не ведомым, но дарящим душевное успокоение.
Не оставляла заботу обо мне и Нина Петровна. За год до поступления в университет я очень повзрослела. И наш с ней возрастной разрыв в 8 лет стал незаметным – мы уже много лет без слов понимали друг друга, поэтому договорились, что я буду звать ее просто Ниной, а Григория Ефимовича – Гришей. Зарплата учителя начальной школы была мизерной. Несмотря на это, она иногда присылала мне крохотные денежные переводы, которых хватало, чтобы заплатить за общежитие.